ПМС: подари мне счастье

Порошина Марина Витальевна

Но он хотел не такую! Выросший без отца и матери, – его юные родители быстро разочаровались друг в друге и отправились на поиски счастья в противоположных направлениях, оставив годовалого Валерку на попечение родителей отца, – свой идеал семейных отношений он списал именно с деда и бабушки. Дед мечтал жить в Питере, бабушка не мыслила себя без московской сутолоки и суеты. Дед требовал порядка во всем, бабушка была безалаберна и забывчива. Дед считал, что внука надо воспитывать со всевозможной строгостью, и записал его в секцию рукопашного боя, а бабушка потихоньку от деда подписывала Валеркин дневник с двойками и, словно маленькому, каждый вечер подсовывала под подушку шоколадную конфету, он уплетал ее, стараясь не шуршать фантиком, и ему всегда снились сладкие сны. Ему даже в армии потом так не хватало этой бабушкиной конфеты.

Дед с бабушкой прожили вместе пятьдесят

семь лет, поженившись сразу после войны («Приехал, дурак, Москву посмотреть после Победы, – ворчал дед. – Вот всю жизнь в этом содоме и кукую. Э-эх.»). Они моментально ссорились по любому поводу, шумели и кричали, неохотно мирились, каждый раз предоставляя другому право сделать первый шаг, но, стоило бабушке уйти хотя бы к соседке, дед начинал тосковать, ворчать, ему отовсюду дуло, будто оказался вдруг на сквозняке, все падало у него из рук, и даже телевизор начинал раздражать. Но возвращалась бабушка – и буря утихала, и сквозняк прекращался, и они немедленно принимались спорить, какую телепрограмму включить. И продолжали спорить даже тогда, когда любимый внук подарил им второй телевизор. Когда бабушка умерла, Валерий на похоронах плакал, а дед растерянно молчал. Он не был убит горем, не рыдал и не переживал вроде – он растерялся. Его любимая Манечка была всегда – и вдруг ее не стало. Дед не верил, ждал ее прихода, разговаривал с ней. Манечка всегда была его половинкой, и вдруг эту половинку безжалостно оторвали, и он тоже стал половинкой человека, которая – странно! – зачем-то живет и что-то делает, хотя разодранное место болит невыносимо.

Валерий увез его к себе, дед было приехал и даже начал улыбаться Теме, но что-то у них с Викой не сложилось, а семилетнего Тему как раз они отправили учиться за границу – и дед продал квартиру в Москве, купил, не глядя и не советуясь с внуком, квартиру в Питере и уехал в город своей мечты. Под Ленинградом он воевал, там у него еще оставались друзья, такие же, как он, старики, но они помнили друг друга молодыми.

Он сказал тогда деду, что хотел бы иметь такую жену, само сорвалось с языка, и он сам удивился донельзя, но Лера, к счастью, то ли не услышала, то ли приняла все за шутку. Но, если быть честным перед собой, он вдруг только сейчас понял, что именно Лера, которую он знает без году неделю, может стать такой половинкой, которую, случись что, будет не оторвать – только с кровью, с куском своей жизни. И испугался: слишком мучительно доживал дед. Бабушка была моложе, а ушла первой, и это было несправедливо. Вика не была его половинкой, и на самом деле именно его это всегда и устраивало. Она была другой планетой, и он был планетой с собственной орбитой, у них не было и не могло быть точек пересечения. И даже рождение Темы.

Но тут он оборвал себя, обозвав для убедительности нелестным словом. Хватит валять дурака, тем более что впереди, за лесом, уже вставали огни ночного города и уже показался пост ГАИ на кольцевой дороге. Вот интересно: привяжутся они к нему на его непрактичной (надо же!) машине или не привяжутся? Чаще всего его тормозили. Он, не дергаясь и не вступая в дискуссии, протягивал права с вложенной двадцати-долларовой купюрой, и его отпускали. Валерий не злился, понимал – не «копейки» же им тормозить, надо мужикам на что-то жить при их собачьей работе. А сутками стоять на жаре и морозе, рисковать жизнью, не раздумывая бросаться в погоню за пьяными придурками за положенную от государства зарплату могли бы только идиоты, но идиотов в ГАИ не пропускала непоследовательная медкомиссия. Валерий сбавил скорость и посмотрел выжидательно, но гаишники на этот раз его не тормознули – наверное, пожалели будить Леру, очень мило с их стороны.

Но разбудить все равно пришлось – он не знал, где она живет. Лера открыла сонные глаза, пробормотала адрес и уснула опять. Она так и не проснулась, когда он шарил в ее сумке в поисках ключей, когда тащил по лестнице на четвертый этаж – а он уже подзабыл, что бывают на свете неработающие лифты, – когда укладывал в постель и совершенно дружески целовал, желая спокойной ночи. Лера отмахивалась, возмущалась, глупо хихикала – но не просыпалась. Это надо же так набраться, посмеивался Валерий. Не удержавшись, воровато осмотрел квартиру – никаких следов мужского присутствия, лишь драные кроссовки сорок пятого размера в прихожей – точно, Сашкины, давно выбросить пора, а у нее рука не поднимается, так и стоят у порога, будто хозяин дома. Придя в отличное настроение, Валерий положил ключи от квартиры на видное место, осторожно прикрыл дверь и спустился к машине, предвкушая, как завтра утром, проспавшись, Лера позвонит ему и как

он сочинит ей страшную историю про ее неприличное поведение.

Лера проснулась ближе к полудню от духоты. Самочувствие было приблизительно таким же, как воздух в квартире, где не проветривали две недели. Прямо скажем, так себе было самочувствие. Но Лера, собрав волю в кулак, по стенке добралась до ванны, заставила себя принять контрастный душ, исключительно из вредности изобразила слабое подобие зарядки, раскопала завалявшуюся в ящике таблетку анальгина и уже за второй чашкой крепчайшего кофе попыталась вспомнить хоть что-нибудь из вчерашнего. Но продвинулась не особенно далеко: она решительно не помнила, как попала домой. Бурные аплодисменты, поклоны и первый тост мэра она еще сохранила в памяти, а дальше наступал полный провал. Вряд ли в таком случае она могла добраться сама. Тогда где ее машина? На все вопросы обязан ответить Валерий, и Лера схватила телефонную трубку. Но, помедлив, приняла мудрое решение сначала допить кофе и продумать свои дальнейшие планы на жизнь. Там, в «Уральских зорях», было одно, здесь, дома, совсем другое. Теперь она знала, что у Валерия есть жена и девятилетний сын, что у него какой-то свой бизнес, о котором Валерий говорил неохотно, а она не настаивала – малоли кто чем сегодня деньги зарабатывает? Ведь она сама о своей работе тоже благоразумно помалкивала. Еще есть дед в Питере, знакомый мэр в Горноуральске и машина без крыши над головой. Она знала, что он ей страшно нравится, что за эти две недели она привыкла просыпаться с ним рядом, отталкивать его руки, протестующе бормоча сонным голосом насчет «какое свинство, шесть утра, а вчера ночью до полтретьего.». Привыкла ждать его, искать глазами его машину, выглядывать в окно, встречать, догадываться по его глазам, трудный ли был день.

Лера знала, что еще не поздно от всего этого отвыкнуть. Сделать вид, что это был просто очередной эпизод, приятное летнее приключение. И жить как раньше – независимо. Спокойно. Свободно. Хожу-расхаживаю, хвост трубой. Захочу – налево пойду, захочу – направо пойду, захочу – спиной повернусь к вам – вот я какой! В детстве мама часто читала ей это стихотворение, и маленькой Лере страшно нравился гордый, независимый кот. Сейчас еще не поздно повернуться спиной. Пока она сможет. Будет неприятно, но не смертельно, она переживет.

И что сказать ему, когда он возьмет трубку, а главное, какими словами? Милый, что со мной вчера было и во сколько ты будешь дома? Дома – у кого? Тьфу!

Пока Лера думала, телефон зазвонил у нее в руке. Вась-Вась, пересыпая свой монолог тысячами извинений, интересовался, намерена ли она быть сегодня на службе. Лера, подпустив страдальческих интонаций, ответила категорическим отказом, ссылаясь на послепремьерный синдром. Вась-Вась понимающе хихикнул, велел вечером смотреть по НТВ репортаж с премьеры – а Лера и не заметила, что снимали, – и читать «Российскую газету», поздравил «с выходом на всероссийскую орбиту» и великодушно подарил даже два отгула. На такой подарок Лера не рассчитывала, дай бог каждому такого начальника. Лерин измученный нервотрепкой и банкетом организм благодарно встрепенулся, в голове немного прояснилось, и Лера отправилась додумывать жизненно важные вопросы обратно в кровать, прямо с недопитой чашкой кофе. Ничего, она не гордая, она сама себе кофе в постель принесет. И не прольет, и руки почти не дрожат, и решение она сейчас примет самое верное, вот только передохнет немного от своих подвигов.

Но углубиться в самоанализ ей помешал опять зазвонивший телефон, черт бы его побрал, не так с ним хорошо, как без него плохо. На экране высветилась аббревиатура ГАИ, и Лера долго колебалась, стоит ли выходить из подполья. Но чувство долга перевесило: все-таки перед отъездом она дала Гале задание, мало ли какие там могут быть проблемы. Вздохнув, она ответила полуобморочным голосом, так, чтобы даже бессовестная Галка прониклась сознанием своей бестактности:

– Алло. Алло, говорите.

Но ГАИ за то и получила свою кличку, что ей всегда было глубоко наплевать на обстоятельства, в которых оказывались ее собеседники, и входить в положение она не собиралась.

– Лера, тут такое!

– Что, с заказом проблемы? – сразу взбодрилась Лера: нет, правду говорят, профессионализм быстро не пропьешь.

– Да нет, там все в порядке, я уже Вась-Васю отчиталась.

Лера не любила, когда ее сотрудники отчитывались начальству через ее голову, и ГАИ об этом прекрасно знала, но ее неизбывное желание сорвать аплодисменты было сильнее опасений вызвать Лерино неудовольствие.

– Хорошо, – холодно ответила Лера. – И мне уж потом расскажи, пожалуйста. С клиенткой ты встречалась?