По берёзовой речке
Шрифт:
Мир мебельной стенки – её на дрова,
соломенной стенки: багульник-трава.
Где книги твои! Где часы, как сова.
Кость лобная – в зеркале, брови – дугой.
Ни ангельской пенки, лишь с пенкою кофе.
И в город, что точкой на карте, бей лбом!
А древний, щемящий, элладовый профиль –
лишь оттиск монетный.
***
Встретимся? Наверно! А, может быть, никогда не удастся
пересечься в мирах, свет
на одной дороге, тропе, на одной автотрассе,
из одной чтобы чашки сливаться в глоточке.
И ласкаться губами к фарфоровым бликам,
и одной ложкой есть – ложка из мельхиора.
Ты, наверное, будешь моею ошибкой
из естественного по природе отбора.
Говорить будешь умно, что мной очарован,
а мне можно с тобою быть глупой блондинкой,
слушать: сколько во мне есть простого, святого,
сколько птиц перелётных, что у Метерлинка.
Толкований, познаний, костров, меток, правок,
волхований, признаний, смертей, круговерти
и данайских даров, неоправданных ставок.
Где ты?
На какой из планет? На какой из великих
затонувших? Рушник где – байкальские рюшки?
Я в бетон закатала свой плач, свои крики.
Задыхаюсь! Мне холодно, вьюжно так, вьюжно.
Мне феврально в июле. В огне я промёрзла
Я в ребре твоём, знаешь? Создай меня! Выпей!
Смастери из металла, гранита, берёзы,
свет горстями – в улыбку, черёмухи кипень!
Если ты не родился, прошу, возрождайся!
Разведись! Откажи всем: жене ли, невесте!
Я не знаю, как вместе сложить мне все прайсы…
Может, ты был давно? Лет так сто ли, известий?
Или будешь когда-то? Я жду всё упорней!
Я пеку пироги. Зелень ставлю для супа.
Как естественно быть у природы в отборе!
Твоё небо – в упор мне. И солнце – в упор мне.
И во мне, и в меня, и мне в сердце сугубо!
Постелю на диване тебе. Ночь и звёзды…
Где они, где они аномальные зоны?
И сакральные сдвиги? Солярис! Чей воздух
ядовито пьянит! Пережди со мной грозы.
Не в Москве, так столкнёмся с тобой в Аризоне.
Не в овале, так в ромбе. В пустыне, в песках ли
мы ползти будем, руки вздымая друг к другу
Пусть погибли. Расстреляны. Пусть наши прахи
над землёю развеяны и над округой.
У отбора естественного нет отбора!
Птиц, зверей, огнекрылых и ангелокрылых.
Но не встретимся мы. Твоё небо – в упор мне.
Твоё солнце – в упор мне.
Ах, милый, ах, милый…
***
Все молитвы мои, все, сколько есть, конечно, о детях,
все молитвы мои –
говорю, шепчу, у икон молюсь, не болейте,
да минуют вас эти игрища зол мировых!
Да минуют вас эти мании, фобии, стрессы, печали,
разухабистость, кражи, обманы, суды и жульё!
Я хочу, чтоб вы встали, когда безнадёжно упали,
я хочу, чтоб прощали обидевших, взявших ружьё.
Не хочу, чтобы око за око, за зуб чтобы зуб и тем паче
не хочу, чтобы первым удар. Не хочу, не хочу, не хочу!
Поля битв и сражений, майданов, безумств, революций и стачек.
И поэтому в церкви я ставлю за свечкой свечу!
И вздымается жёлтое пламя! Прозрачное! Тонкое! Роз в перламутре
так сияет свечение, так размыкаются звёзд хрустали.
Вы побудьте светло и надмирно, наднебно побудьте
в моих мыслях, мечтах, в моих грёзах, родные мои!
Разрываю все цепи, канаты, которые могут отъять вас,
раздираю напасти на части, на крохи, на пыль, на пыльцу.
И всем чёрным дорогам не быть! И не ставить препятствий
вашим светлым дорогам по ровной стезе, по плацу!
Поддержите Христа! До Голгофы, по травам, по мхам, по каменьям
донести на плечах изумрудный, неистовый и невозможнейший крест!
Проливаюсь я в вас в золотой ваш запас, по нетленьям,
по просторам, пространствам, в ваш мир, в ваш тугой Эверест!
В ваш реестр, распечатки, закладки, Зюйд-весты, Норд-осты,
в переезд, в переплав, в манифест и отъезд, и приезд!
Я без вас не могу! Я без вас, словно ствол без берёсты!
Я без вас, как без кожи! Тоска моё сердце доест!
Вот чему я учила: князь Невский да песнь Святогора,
про былинный я дух говорила, про старцев из монастырей!
И пускай будет так. В этом мире я только опора,
что из светлых светлей, из надёжных и добрых – добрей!
***
Поэтесса, не пишущая стихи,
не заворачивающая слова в кружева,
где же коклюшки твои, крючки,
где Араратов твоих синева?
Нынче все стены мне – Иерихон,
нынче любой плач мне, что высота,
нынче Парнас мне – беда и заслон,
каждую фразу снимаю с креста!
И говорю: «За какие грехи
дар твой отъят? Ты не пишешь стихи!»
Ты, поэтесса, не пишешь, ты спишь!
Вот погляди: чан глубок, в нём кишмиш.
Я так себя отдаю на вино.
Всю, сколько есть и неведом мне страх.
О, как в давильне пьяняще-пьянО,
о, как в давильне сладшайше-хмельнО:
вы на моих потанцуете костях!