По дикому Курдистану
Шрифт:
– Ну, скажи теперь, о Мадана, можно ли назвать эту маленькую вещь лопатой?
– Нет, господин, – отвечала она. – У вас, оказывается, не такие большие рты, как я сперва подумала.
– Господин, что ты сделаешь с этой ложкой? – спросила Ингджа.
– Выброшу.
– О нет, эмир! Не подаришь ли ты ее мне?
– Для тебя она недостаточно красива. Для Жемчужины из Шурда она должна быть из серебра.
– Господин, – покраснела Ингджа, – она красива! Красивее, чем если бы она была из золота или серебра, – красивее, потому что ты
– Хорошо, бери ложку! Но тогда ты должна прийти ко мне завтра в Лизан, и я дам вам обеим нечто другое, что лучше этой ложки.
– Когда ты уходишь?
– Это решит Рух-и-кульян. Ну, а теперь рассаживайтесь, примемся за обед!
Мне пришлось повторить эту просьбу несколько раз, прежде чем они уселись. Халеф ничего не говорил, а только лишь наблюдал за всеми движениями красивой девушки. Наконец он глубоко вздохнул и сказал по-арабски:
– Сиди, ты прав!
– В чем?
– Даже если бы я был пашой, я не подошел бы к ней. Возьми ты ее себе. Она красивей всех женщин, которых я видел в своей жизни.
– Наверняка здесь уже есть какой-нибудь юноша, который ее любит.
– Спроси-ка ее об этом!
– Не-ет, это не пойдет, мой маленький хаджи! Это было бы невежливо!
Ингджа заметила, что говорят о ней, поэтому я ей сказал:
– Этот человек уже твой хороший знакомый!
– Что ты имеешь в виду, эмир?
– Он как раз тот самый, о котором тебе рассказывала Мара Дуриме. Все мои друзья подумали, что меня убили, и только он один пошел по неведомым ему местам, чтобы спасти меня.
– Он маленький, но верный и мужественный, – сказала Ингджа, бросив на него взгляд, полный признательности.
– Что она сказала обо мне? – спросил Халеф, заметив этот взгляд.
– Что ты верный и мужественный.
– Передай ей, что она очень красивая и добрая девушка и мне очень жалко, что я такой маленький и не паша.
Когда я переводил ей его слова, он подал ей руку, и она, смеясь, дружески ударила по ней, при этом ее лицо было таким милым и добрым, что мне стало откровенно жалко, когда я подумал об однообразной, безрадостной жизни, ожидавшей ее здесь, в этой стране.
– У тебя есть желание, которое я могу исполнить? – спросил я ее.
Несколько секунд она смотрела мне прямо в глаза, затем ответила:
– Да, господин, у меня есть желание.
– Какое?
– Эмир, я буду очень часто вспоминать о тебе. Будешь ли и ты порой вспоминать нас?
– Ну конечно же.
– У вас тоже на небе есть луна?
– Тоже.
– Господин, каждый вечер, когда будет полнолуние, гляди на луну, и тогда наши взгляды встретятся.
Теперь уже я подал ей руку.
– Хорошо, я буду делать это, и по всем остальным вечерам, когда луна будет светиться в небе, я буду вспоминать о тебе. Каждый раз, когда ты будешь видеть луну, думай, что она приносит тебе мои приветы.
– И
Беседа застопорилась: у нас возникло элегическое настроение духа. Но дальнейшее обыденное течение обеда возвратило нас к прежнему состоянию. Первой слово взяла Ингджа:
– Твой слуга пойдет с тобой в пещеру?
– Нет. Он сейчас вернется в Лизан, чтобы радостной вестью успокоить сердца моих друзей.
– Да, он и в самом деле должен это сделать, ведь твоим друзьям грозит опасность.
– Какая? – спросил я, внешне абсолютно спокойный.
– Недавно здесь были двое мужчин. Один поскакал к тебе, другой остался в деревне. Я разговорилась с ним. Ему запретили рассказывать кому-либо что-либо, но он был достаточно болтлив, и я могу тебе кое-что сообщить, что узнала от него. Ты веришь, что перемирие продлится до завтрашнего полудня?
– Я надеюсь.
– Но есть много людей, которые не хотят этого, и эти люди избрали моего отца себе в предводители. Он послал срочных гонцов в Мурги, Миниджаниш и Ашиту, а также разослал их по всей долине вплоть до Бириджая и Гиссы, чтобы собрать в одно место всех мужчин, способных носить оружие. Они соберутся в эту ночь и нападут на бервари.
– Какое неблагоразумие! Твой отец сделает целую долину несчастной.
– Ты думаешь, что бервари превосходят нас силами?
– Если даже и не силами, то по воинской выучке точно. Если уж битва разгорится, то она вспыхнет повсюду, а тогда курды окажутся в сотни раз сильней вас, поскольку вся ваша местность окружена курдскими поселениями.
– Бог мой, а ведь ты прав!
– Я несомненно прав! Если сегодня или завтра не удастся заключить мир, то наступят еще более жуткие времена, чем при Бедерхан-бее и прочих. Тогда вполне вероятно, что халдеев просто полностью уничтожат вместе с их женами и детьми.
– Ты это всерьез, эмир?
– Серьезней не бывает!
– О Иисус, что нам тогда делать?
– Ты знаешь, где твой отец собирает войска?
– Нет, я не смогла этого узнать.
– И тебе также неведомо, где он сейчас находится?
– Он объезжает села, чтобы уговорить людей подняться на борьбу.
– Значит, нам может помочь лишь Рух-и-кульян. Для этого мне следует несколько подготовиться.
– Да, господин, если тебе удастся что-либо сделать, то все миролюбивые жители этой страны будут благословлять тебя, когда тебя уже не будет с нами.
Мы закончили есть, и я спросил у Халефа:
– Ты найдешь дорогу обратно в Лизан, причем так, чтобы тебя никто не заметил?
Он кивнул, и я продолжал:
– Ты пойдешь к мелеку и бею Гумри и скажешь им, где и как ты меня нашел.
– Мне сказать им, кто на тебя напал?
– Да. Скажи им, что на меня напал Неджир-бей, чтобы я не мог быть посредником между обеими враждующими сторонами. И он требует за мое освобождение мое имущество, моего коня и имущество всех моих друзей.
– Шайтан ему это даст!