По дорогам идут машины
Шрифт:
— Вот то-то и дело… — сказал Никифор.
— Но предложение Зориной не из таких. Основано оно на нашей самой передовой в мире сельскохозяйственной науке. Кроме того, у них на участке имеются все предпосылки: земля там прекрасная, вспашка проведена действительно отлично. Так или не так?
Все молчали.
— Все дело в том, чтобы было желание. А такое желание, я вижу, есть. Вон Гриша с кузнецом чуть не подрались. Мое предложение — дать полторы нормы семенного зерна бригаде Зориной.
— А где его взять? — спросил Никифор.
— Это
В конце концов порешили точно подсчитать семфонд и, если хватит, передать излишки Зориной.
Люди расходились по домам.
Небо, усыпанное мелкими звездами, лежало над деревней. То и дело распахивалась скрипучая дверь правления, и прокуренный луч вырывался на волю, и люди останавливались на ступенях, привыкая к темноте, и их длинноногие тени стлались поперек дороги. Во всех концах перекликались ребята. «Девоньки, где вы? Обождите!» — кричала Настя-трусиха, дочь кузнеца Никифора. «Ау, мы тута!» — отзывался издали, подделываясь под девичий голос, Гриша.
Пожилые шли молча, гуськом, прижимаясь к заборам, и палисадам. Кое-кто тащил подмышкой скамейку.
Дверь отворялась все реже, реже, голоса утихали, и в окнах изб загорались огни. Сейчас поужинают, умоются, лягут спать.
Дементьев шел ночевать к Павлу Кирилловичу. В его ладони жужжал ручной электрический фонарик, и кружок, похожий на луну, изгибался перед его ногами, то бледнея, то наливаясь молочным светом.
— Держите правей! — говорил Павел Кириллович. — Там в грязь угадаете.
— Хорошо прошло собрание, — сказал Дементьев.
— Какое там хорошо! Не налажена еще дисциплина.. Да вот Ленка всегда…
— Вон что! — раздалось сзади.
— Э, легок черт на помине. Ну проходи, — сказал Павел Кириллович сторонясь.
— А я с вами.
— Что такое? — быстро спросил агроном. Фонарик перестал жужжать.
— Пойдемте. Ну ее, — поморщился Павел Кириллович. — Или вы с ней у Наталки не наговорились?
— Вы идите, — сказала Лена, — а он догонит.
— Да, идите, идите, — закивал Дементьев.
— Ну, как знаете. Избу-то найдете? Во-он, глядите, огонек за колодцем, где березы. Видать?
В темноте не было видно ни берез, ни колодца, но Дементьев кивнул. Павел Кириллович ушел, и долго было слышно, как сапоги его чавкают по грязи. Неясный шум ледохода, похожий на сонное бормотанье, вместе с влажным ветром доносился от реки.
— Чего же вы стали? — сказала Лена. — Ступайте.
— Нет. Вы идите вперед. Мужчине полагается сзади.
— И давно такой закон вышел, чтобы мужикам позади баб ходить?
— Так полагается.
— Ну пойдемте, если полагается. Уезжаете завтра?
— Уезжаю.
— Можно вам написать, если вопросы какие-нибудь будут?
— Пишите.
— Я
И Лена достала из-за рукава какую-то бумажку и потрясла ею в темноте.
— Хорошо. Пишите на квартиру, — сказал Дементьев.
«Зачем тебе нужно кривить на каждом шагу? — подумал он с горечью. — Ты даже не помнишь, что оставила мой адрес на подоконнике в доме Наталки. Может быть, сказать, что адрес этот лежит у меня в бумажнике?»
Они проходили мимо избы кузнеца. В окно было видно, как жена его разливала из кастрюли чай. Над столом висела лампа под тряпочным абажуром, и розовый свет ее отсюда, с черной улицы, казался уютным и теплым.
— Почему вы молчите, Петр Михайлович? — спросила Лена.
— А что?
— Присоветуйте что-нибудь. С чего начинать? На что нажать больше? Какое ваше будет напутствие…
«Какое мое будет напутствие? — подумал Дементьев. — Не играй со мной, как с маленьким, Лена. Не такой уж я маленький. Вот такое мое напутствие…» — и спросил вслух:
— Удобрения-то у вас хватит?
— Еще не подсчитывали.
— Ну вот. А разболтали, что все учли, — раздраженно заговорил Дементьев. — Сочинять надо меньше.
— Так, значит, не затевать? — тихо перебила Лена.
— А вы как думаете? Вам надо по двадцать пять тонн навоза на гектар. А ваши двадцать коров…
«Что это я? — Дементьев остановился так, словно наткнулся на стену. — Почему мне хочется обидеть ее?»
Берег был недалеко. Мокрый ветер нес оттуда запахи зимы, снега. Ветер дул вдоль деревни, забирался в палисадники, в окна недостроенных домов и завывал. А на реке шумело, вздрагивало, словно кто-то невидимый тихонько, осторожно, чтобы не мешать спать людям, перекладывал и кантовал льдины.
— Вот спасибо, — сказала Лена. — И спасибо вам, что удержали…
— Нет, нет, — перебил Дементьев. — Вы меня не поняли. Подсчитайте все и обязательно сейте полторы нормы… И до свиданья… Я устал сегодня, Лена.
Лена ушла, грустно попрощавшись. Дементьев остановился на обрывистом берегу. Внизу в прозрачном тумане медленно шел лед.
В крайней избе открылась фортка, и голос деда Анисима спросил:
— Кто это?
— Свои, — ответил Дементьев.
— А-а, это вы. Идите в избу. Продует.
— Ничего…
Форточка захлопнулась. Ветер гудел в палисаде. Дементьев смотрел на реку, подняв маленький воротник пальто, и ему казалось, что он плавно, словно во сне, несется куда-то вместе с этими звездами и этой землей.
Дементьев собирался уезжать в шесть утра. Но было уже часов одиннадцать, когда он вместе с Павлом Кирилловичем, напившись чаю, вышел на крыльцо.
— Так вы обернитесь поскорей, — говорил Павел Кириллович, щурясь от солнца. — Без вас мне с эмтеэсовцами все равно мирно не договориться. Придется бой открывать.