По дорогам прошлого
Шрифт:
Латыш замолчал. Он глядел то на газету, то на товарищей и пожимал плечами, не понимая еще, что же произошло.
Он взял в руки другую газету.
— Читай, читай! — нетерпеливо потребовал Василий.
— «Алеют знамена… Красные значки, символы радостной победы, на ружьях солдат, у всех на груди — как цветы… Ликует Царь Царей — Народ», — читал Калнин все громче и громче.
— Что же это, братцы? В Петрограде, народ ликует, а у нас господа офицеры воды в рот набрали. Что это такое, я вас спрашиваю, — вскочил с
— Сядь, чумовой! — положил ему на плечо руку Борисов. — Они тебе объяснят пулей в затылок. Слушай! Не мешай…
Кое-как Попова успокоили.
— «Приказ номер первый, — прочитал Калнин, — первого марта тысяча девятьсот семнадцатого года».
Голос латыша звучал торжественно.
— «Совет рабочих и солдатских депутатов Петрограда предлагает…»
Калнин оглядел товарищей и еще торжественнее, словно настоящий артист, прочитал:
— «Во всех воинских частях и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из представителей от нижних чинов. Солдаты уравниваются в правах со всеми гражданами».
— Теперь можешь действовать, — сказал он Попову. — Организованно! Через солдатский комитет!
Вот тут-то и началось…
Ни Борисов, ни Попов, никто другой из команды радистов не думали до этого о том, какой они партии.
— Рабочей! — говорил Борисов.
До войны он несколько лет работал в монтажном цехе завода Эриксона, что на Выборгской стороне в Петрограде. Собирал там телефонные аппараты, считался отличным механиком-слаботочником.
Началась война тысяча девятьсот четырнадцатого года. Его призвали в армию и, как специалиста высокой руки, оставили работать в столице на центральной городской телефонной станции. Только года через полтора Борисова направили в действующую армию,
Борисов с полным правом мог считать себя членом рабочей партии. Но как только взялись за выборы в ротные, а потом и в полковые комитеты, он сам и его приятели растерялись.
Они знали Российскую социал-демократическую рабочую партию большевиков. Но такое же название носила и партия меньшевиков. А еще есть партия социалистов-революционеров.
— Пойди разберись тут, — пробормотал Васька Попов. — Социал-революционеры. Может, это и есть самая правильная партия. Ишь какое название боевое, — рассуждал он.
— Для тебя самая подходящая партия — кадеты. Туда наш капитан записался, — смеялся Ищенко. — Там такие сытые да гладкие, как ты, нужны.
— Бросьте, ребята, я хочу разобраться, где наша с вами дорога, — говорил обиженно Попов. — Кадеты не для нас. Это понятно. С кадетами буржуи: фабриканты и заводчики. А вот наша путь-дорога где?
Радисты ходили на митинги, слушали ораторов. Своих и приезжих. Ораторы говорили хорошо. Послушаешь, все за рабочий класс, все за крестьян, а войну до победного конца требовали.
«Оборона отечества!» — кричали меньшевики.
«Защита
Такой разлад кругом, такое смятение умов. Все кричат: «Мы за народ идем!», «Мы за народное счастье стоим!» Пойди тут разберись. То ли дело большевики. У них проще: «Долой грабительскую войну!»
Борисова избрали в ротный комитет.
— Теперь гляди в оба! — напутствовали его друзья-радисты.
На первых порах страшновато было сидеть на заседаниях. Хотелось сказать слово-другое о солдатской доле, да посмотришь на председателя комитета, поручика Гуляницкого, что расшифровкой радиограмм занимался, язык присохнет — и смолчишь.
А в полковом комитете, куда довольно часто приходил Борисов, и того хуже. Народ разношерстный. Председатель комитета — капитан, кадетского толка.
В те дни солдат нутром правду чуял. Офицер — белая косточка — дело другое. «Своя рубашка ближе к телу», — самый понятный для него закон. Вот он и стоял за «войну до победного конца», чтобы мундир свой сохранить, оклад командирский оправдать. А солдату мундир ни к чему. Ему молот в руки или плужок подходящий, чтобы землю вспахать да хлеб засеять.
Членов партии попервоначалу было совсем мало. Все больше сочувствующие.
Кто считал, что он сочувствовал социалистам-революционерам, то есть эсерам, кто меньшевикам. Те кричали о свободе, о правах человека и гражданина, о великом назначении России.
Строже держали себя сочувствующие большевикам. Да их было и меньше в комитете, человек пять всего.
Меньшевики и эсеры не давали большевикам ходу. Но те не молчали, в драку с меньшевиками и другими шли смело.
Борисов посещал заседания ротного и полкового комитетов, но выступал редко, больше слушал. По правде сказать, он немножко растерялся.
— Ты кому сочувствуешь в комитете? — приставал к нему Васька.
— Шел туда, ребята, казалось, сочувствовал рабочей партии. Попал в комитет, словно раскололся. Меньшевики к себе тянут, эсеры к себе. Большевикам рот замазывают.
— Маленький! Может быть, соску дать? Ты кадета послушай. Он тоже за народ, — издевался Васька. — Вот мы тебя коленом из комитета, тогда разберешься!
В самый разгар политических дебатов Борисову принесли письмо.
— Из Петрограда! — сказал солдат из батальона связи, с особым почтением подавая толстый пакет.
— Откуда? — удивился Гетало.
— Из Пе-тро-гра-да! — повторил по слогам военный почтарь. — По случаю свободы — без вскрытия!
Слова почтаря ошеломили всех, кто в этот момент находился в одной комнате с Борисовым.
— Читай! Читай всем, Иван! Эх, мать честная! — ударил каблуком об пол Попов. — Читай, комитетчик? Правду узнаем…
Борисов прочитал письмо вслух.
— Читай еще! С начала! — потребовал Гетало.
Письмо выслушали еще раз.