По дорогам сказки
Шрифт:
Плотогоны и оглянуться не успели, как пришли в Кельн, где обычно продавали свой лес. Но тут Михель сказал им:
«Ну и сметливые же вы купцы, как погляжу я на вас! Что ж вы думаете – здешним жителям самим нужно столько леса, сколько мы сплавляем из нашего Шварцвальда? Как бы не так! Они его скупают у вас за полцены, а потом перепродают втридорога голландцам. Давайте-ка мелкие бревна пустим в продажу здесь, а большие погоним дальше, в Голландию, да сами и сбудем тамошним корабельщикам. Что следует хозяину по здешним ценам, он получит сполна. А что мы выручим сверх того – то будет наше».
Долго уговаривать сплавщиков ему не пришлось. Все было сделано точь-в-точь по его слову.
Плотогоны
Четверть выручки Михель отложил для хозяина, а три четверти разделил между сплавщиками. А тем во всю жизнь не случалось видеть столько денег. Головы у парней закружились, и пошло у них такое веселье, пьянство, картежная игра! С ночи до утра и с утра до ночи… Словом, до тех пор не возвратились они домой, пока не пропили и не проиграли все до последней монетки.
С той поры голландские харчевни и кабаки стали казаться нашим парням сущим раем, а Михель-Великан (его стали после этого путешествия называть Михель-Голландец) сделался настоящим королем плотогонов.
Он не раз еще водил наших плотогонов туда же, в Голландию, и мало-помалу пьянство, игра, крепкие словечки, – словом, всякая гадость перекочевала в эти края.
Хозяева долго ничего не знали о проделках плотогонов. А когда вся эта история вышла наконец наружу и стали допытываться, кто же тут главный зачинщик, – Михель-Голландец исчез. Искали его, искали – нет! Пропал – как в воду канул…
– Помер, может быть? – спросил Петер.
– Нет, знающие люди говорят, что он и до сих пор хозяйничает в нашем лесу. Говорят еще, что, если его как следует попросить, он всякому поможет разбогатеть. И помог уже кое-кому… Да только идет молва, что деньги он дает не даром, а требует за них кое-что подороже всяких денег… Ну и больше я об этом ничего не скажу. Кто знает, что в этих россказнях правда, что басня? Одно только, пожалуй, верно: в такие ночи, как нынешняя, Михель-Голландец рубит и ломает старые ели там, на вершине горы, где никто не смеет рубить. Мой отец однажды сам видел, как он, словно тростинку, сломал ель в четыре обхвата. В чьи плоты потом идут эти ели, я не знаю. Но знаю, что на месте голландцев я бы платил за них не золотом, а картечью, потому что каждый корабль, в который попадает такое бревно, непременно идет ко дну. А все дело здесь, видите ли, в том, что стоит Михелю сломать на горе новую ель, как старое бревно, вытесанное из такой же горной ели, трескается или выскакивает из пазов, и корабль дает течь. Потому-то мы с вами так часто и слышим о кораблекрушениях. Поверьте моему слову: если бы не Михель, люди странствовали бы по воде, как посуху.
Старик замолчал и принялся выколачивать свою трубку.
– Да…– сказал он опять, вставая с места. – Вот что рассказывали наши деды о Михеле-Голландце… И как там ни поверни, а все беды у нас пошли от него. Богатство он дать, конечно, может, но не желал бы я оказаться в шкуре такого богача, будь это хоть сам Иезекиил Толстый, или Шлюркер Тощий, или Вильм Красивый.
Пока старик рассказывал, буря улеглась. Хозяева дали Петеру мешок с листьями вместо подушки, пожелали ему спокойной ночи, и все улеглись спать. Петер устроился на лавке под окном и скоро уснул.
Никогда еще угольщику Петеру Мунку не снились такие страшные сны, как в эту ночь.
То чудилось ему, будто Михель-Великан с треском распахивает окно и протягивает ему огромный мешок с золотыми. Михель трясет мешок прямо у него над головой, и золото звенит, звенит – звонко и заманчиво.
То ему чудилось, что Стеклянный Человечек верхом на большой зеленой бутыли разъезжает по всей комнате, и Петер опять слышит лукавый тихий смешок, который донесся до него утром из-за большой ели.
И всю ночь Петера тревожили, будто споря
– Эй, приятели! Подождите! – кричал он.
Но парни даже не оглянулись.
Наконец Петер догнал их и схватил одного за руку.
– Повтори-ка, что ты пел! – закричал он, задыхаясь.
– Да тебе-то что за дело! – ответил парень. – Что хочу, то и пою. Пусти сейчас же мою руку, а не то…
– Нет, сперва скажи, что ты пел! – настаивал Петер и еще сильнее стиснул его руку.
Тут два других парня недолго думая накинулись с кулаками на бедного Петера и так отколотили его, что у бедняги искры из глаз посыпались.
– Вот тебе на закуску! – сказал один из них, награждая его увесистым тумаком. – Будешь помнить, каково задевать почтенных людей!..
– Еще бы не помнить! – сказал Петер, охая и потирая ушибленные места. – А теперь, раз уж вы меня все равно отколотили, сделайте милость – спойте мне ту песню, которую вы только что пели.
Парни так и прыснули со смеху. Но потом все-таки спели ему песню от начала до конца.
После этого они по-приятельски распрощались с Петером и пошли своей дорогой.
А Петер вернулся в хижину дровосека, поблагодарил хозяев за приют и, взяв свою шляпу и палку, снова отправился на вершину горы.
Он шел и все время повторял про себя заветные слова «воскресный – чудесный, чудесный – воскресный»… И вдруг, сам не зная, как это случилось, прочитал весь стишок от первого до последнего слова.
Петер даже подпрыгнул от радости и подбросил вверх свою шляпу.
Шляпа взлетела и пропала в густых ветках ели. Петер поднял голову, высматривая, где она там зацепилась, да так и замер от страха.