По дороге к любви
Шрифт:
Я осторожно беру ее на руки, сажаю себе на колени, но на этот раз не верхом, как раньше, понимая ее «состояние».
— Прости меня, детка, но, помнится, когда я с тобой познакомился, ты уже за словом в карман не лезла, — отвечаю я с улыбкой, глядя на нее сверху вниз: а нижняя губа у нее, ай-ай-ай, слегка припухла. — Извращенку, говоришь? Может быть, может быть. Но все это уже было в тебе изначально. Я просто помог тебе вытащить это наружу. Нимфоманка… Значит, ты хочешь заниматься этим все время и без перерыва, и тебе плевать, что ты пару дней будешь ходить странной походочкой.
Смотрит
— Ох, я, кажется, точно вышла из строя, по крайней мере до завтрашнего утра.
Целую ее в лобик и несу в ванную.
— Звучит неплохо. — Я стараюсь облечь шутку в как можно более мягкие формы. — Но я в любом случае не позволю тебе много разгуливать. Сегодня, любезная Кэмрин Беннетт, я буду вас баловать и всячески щадить. И первое, с чего мы начнем, — это долгое отмокание в горячей ванне.
— С пеной? — капризно спрашивает она, глядя на меня невинными, как у Бэмби, глазами.
Я улыбаюсь, чувствуя себя щедрым пашой:
— Ну конечно, моя госпожа, с пеной, с чем же еще? — Сажаю ее, совершенно голую, на край ванны и открываю кран. Она терпеливо ждет. — Впрочем, похоже, с обещаниями я поторопился, — говорю я, пытаясь выжать из гостиничной бутылочки хоть каплю. — С пеной у нас, детка, проблемы.
— Вот это да, — разочарованно произносит она, болтая ногами и упираясь руками в край ванны. — У меня почти все закончилось: и зубная паста, и гель для душа, и… — Она наклоняется, щупает голые ноги и корчит уморительную гримасу. — У меня такое чувство, что все тело покрыто чешуей.
— Давай сбегаю в магазин, — предлагаю я, стиснув зубы. Проверяю, все ли я выжал из бутылочки, иду в комнату, возвращаюсь с гостиничным карандашом и блокнотиком в пол-ладони. — Что купить?
Пока она, наморщив лобик, думает, записываю то, что она уже упомянула.
— Значит, так: зубная паста, гель для душа… — Я поднимаю голову. — Это просто жидкое мыло?
— Ну, не совсем, конечно, — говорит она, а я стараюсь не очень откровенно разглядывать ее грудь. — Главное, не для рук… В общем, на месте сам поймешь.
Делаю пометку: жидкое мыло не для рук.
Снова поднимаю голову:
— Есть. Что еще?
Она задумчиво сжимает губки.
— Шампунь и кондиционер. Я предпочитаю «Лореаль», в таких розовых бутылочках, но, в принципе, не важно, только не покупай эти «два в одном», в последний раз в мотеле я свой просто оставила. Ах да! Купи еще маленькую бутылочку детского масла.
Я заинтересованно поднимаю бровь:
— Детского масла? Ты на что намекаешь?
Она легонько шлепает ладонью по моей руке, но я вижу, что смеется.
— Дурак! Ни на что я не намекаю. Просто хочу использовать после душа.
А я глаз не могу оторвать от ее груди: как упруго она покачивается при каждом ее движении.
Записываю: большую бутылку детского масла, на всякий случай, мало ли, пригодится.
— И может, заодно что-нибудь перекусить и попить тоже, воды или холодного чаю, только без лимона… все равно, только не газированное. Ах да! И вяленого мяса!
Усмехаюсь и тоже записываю.
— Все?
— Да, больше ничего в голову не приходит.
— Ну, если придет, звони. — Я достаю мобильник. — Какой там у тебя номер?
Она
— Привет, детка, это я. Я скоро вернусь… Прости, долго говорить не могу, очень занят, разглядываю потрясающую блондинку… Сидит передо мной на краю ванны совершенно голая, представляешь?
Кэмрин улыбается, краснеет, хватает меня обеими ногами, притягивает к себе и крепко целует.
— О черт! Про воду забыли!
И правда, еще немного — и потечет через край.
Я быстро закрываю кран.
Кладу мобильник и блокнот на полочку и беру ее на руки.
— Эндрю, я же не калека какая-нибудь.
Но не сопротивляется.
Опускаю ее в ванну, она ложится в теплую воду, волосы падают ей на плечи, распускаются в воде.
— Я скоро, одна нога здесь, другая там, — говорю я, собираясь на выход.
— На этот раз не исчезнешь?
Услышав это, я останавливаюсь. Поворачиваюсь, гляжу на нее. Сейчас она уже не шутит. Мне становится совестно: сам вопрос ее не задевает меня, нет, мне больно, что я дал ей повод задать его.
Гляжу на нее серьезными, строгими глазами:
— Обещаю твердо, детка. Мы с тобой теперь как нитка с иголкой, и ты это знаешь, верно?
Она нежно улыбается, но в глазах прыгают озорные искорки.
— И зачем я только с тобой связалась.
Подмигиваю ей и исчезаю.
КЭМРИН
Близость с любимым человеком всегда все меняет. Живешь себе, окруженный прозрачными стенами, ничто тебе не угрожает, радуешься жизни, и будущее светло и ясно. И если таинство близости так и не происходит, влечение к человеку, который кажется тебе родным, может длиться вечно. Но как только ложишься с ним в постель, чувство безопасности, радости и светлого будущего нередко превращается в свою противоположность. Не затухнет ли теперь это влечение? Останется ли в нас это желание, сохранится ли тяга друг к другу такой же, какой была до того, как мы стали одним целым? Не думаем ли мы втайне, что совершили страшную ошибку, что надо было оставить все как есть? Нет. Да. И снова нет. Я знаю это, потому что чувствую, что это именно так. Это не излишняя самоуверенность или бредовые мечты неопытной девчонки, одолеваемой страхами и неуверенностью в себе. Это совершенно очевидный факт: Эндрю Пэрриш и я должны были встретиться в том автобусе в Канзасе.
Случайное стечение обстоятельств — это судьба.
Еще немного мокну в ванне, потом решаю наконец выйти, пока совсем не раскисла. У меня там все болит, но ходить я вполне могу. Думаю, как это здорово, что ему хочется обо мне заботиться.
Надеваю серые шорты, которые купила в дороге, и черную маечку. Заправляю постель, наскоро привожу комнату в порядок, потом беру мобильник: все сообщения от Натали. От мамы по-прежнему ничего. В мобильнике у меня всегда включен вибровызов. Терпеть не могу, когда он трезвонит. Не важно, что именно, музыка это или другие звуки. Звенящий мобильник для меня все равно что ногтем по штукатурке. Подхожу к окну, раздвигаю шторы: улица залита солнцем. Прислоняюсь к подоконнику, гляжу сверху на Новый Орлеан. На всю жизнь запомнится мне этот вид.