По дороге в булочную (Сборник рассказов)
Шрифт:
– ...пренеприятнейшее...
Никакой реакции на это слово у гарема не последовало, так как большинство женщин были необразованные, и даже не сформировавшиеся еще как женщины, не знающие таких тонкостей языка. За исключением разве что одной дамы, украденной в Европе прямо с бала-маскарада, на глазах у высоких гостей, в числе которых был и А. Солженицын, и даже В. Сорокин.
– ...известие...
На этом месте у многих женщин уже промелькнуло в голове тревожное огого.
– ...к нам едет...
Ряды
– ...ревизор!
И тут вся эта жуткая толпа завизжала и рванула с места, хотя никто толком не знал, что такое ревизор. Да и ревизоров тогда еще и не было, потому что все это произошло много веков назад. (Про Сорокина я пошутил, а Солженицын был всегда.)
конец
BASIC INSTINCT
У Шэрон Стоун были очень длинные ноги. Что называется, "росли от шеи". И вот однажды Шэрон Стоун сидела на допросе в полиции. И решила закинуть ногу за ногу. И закинула. А потом она захотела закинуть вторую ногу за первую. И тоже закинула. Тогда Шэрон Стоун закинула вторую ногу за первую с другой стороны еще раз. А потом она стала вытаскивать первую ногу из второй, но нога застряла. Шэрон Стоун стала помогать себе рукой. Но в результате рука тоже застряла. Тогда Шэрон Стоун попросила офицера подержать ее сигарету и попробовала выпутаться другой рукой. Но и другая рука застряла.
А потом вся эта сложная конструкция упала со стула.
x x x
Однажды Шэрон Стоун сидела в зале. И вот ее вызвали на сцену. Шэрон Стоун встала и задумалась: какую ногу прежде выставить? Все обернулись и пристально посмотрели на нее. Тогда Шэрон Стоун ослепительно улыбнулась, и все зажмурились, кроме Сильвестра Сталлоне, который по своему обыкновению был в темных очках. И Шэрон Стоун тихонько прыгнула вперед, обеими ногами. А после вечера Сталлоне получил записку:
"Сильвестр! Я надеюсь, что вы никому не расскажете, о том, что видели.
Целую. Ш. С."
А Сталлоне потом всю ночь сидел и бормотал:
– Шура Сквозняков?.. в бегах... Шалим Салаев?.. сидит...
x x x
Я иногда жалею годы,
Которые вот так прошли.
Прошли, как целые народы
Ходили молча на заводы
За эти странные рубли.
СТИХИ
ИГРА
Кате
– Уже который день и ночь
дует ветер, серый дождь
машет мокрыми струями,
небо едет над домами,
днем не видно ни луны,
ночью месяца не видно,
и монет моей казны
не осталось уж, обидно.
Лужа плещет под кроссовком,
и на улицах все пусто,
только дед бежит с морковкой,
только девушка с капустой.
Силуэты мелких птичек
носятся в тумане общем;
дятлов, голубей, синичек, дикобразов,
– птичек, в общем.
– Стань серьезным и подумай,
что
Встань, умойся, вычисть зубы,
погулять бы надо с кошкой.
– Катя, милая, ты помни
то, что в жизни все игра.
Можно выйти за навагой,
можно выгулять собаку,
все равно крича ура.
– Да. Да. Да, - кивала Катя,
улыбаясь светлой репкой.
Раздавался скрип кровати,
раздавались капли редко.
Ночи долгие табачно
проходили до утра,
шелестели елки-мачты,
и сопела сладко-сонно,
шевелясь в стекле оконном,
вдруг притихшая игра.
АКСАКАЛ
В комоде древний таракан
седыми шевелит усами,
седыми двигает бровями,
и старомодными очками
блестит в свету луны комодной.
Своей ухмылкой старомодной
он молодую моль пугает,
личинок всяких разгоняет
и машет палкой из бамбука:
мол, уступи мне место, сука,
вслед молодым летит наука.
Он ходит как старейший рода,
и земли старого комода
дрожат, завидев как усами
седыми шевелит бровями
и водит рыжими глазами
и блещет пыльными очками
своей ухмылки старомодной
властитель дум - маньяк комодный.
Он метит палкой в молодежь,
сверкают платиной зубищи.
Как контролер, с тебя он взыщет
и он как совесть - не уйдешь.
x x x
Сомнения во мне копаются, кроты.
А может, ей духи?
А может быть, цветы?
А может, ей вигвам построить под Москвой?
А может, на нее пойти мне все ордой,
и выиграть сражение напорами атак,
воздвигнув на макушке ее прелестной флаг.
ЭПИЛОГ
Пыль дорог воспоминаний
и несбыточных желаний
гирей виснет на плече.
И зудит под легким что-то.
Может, печень или почка,
может, орган там другой,
пыль несбыточных желаний
и дорог на водопой,
ус седой и тяжесть знаний
гирей виснут на груди.
Пыль дорог воспоминаний
оседает позади.
И слипаются минуты
как уставшие глаза.
Совершенных действий путы,
как зеленые леса,
за спиной непроходимы.
И грядут такие зимы,
что под вечер за столом
пыль дорог воспоминаний
и несбыточных желаний
поднимается столбом.
И зудит под легким что-то.
Селезенка или орган,
может, там какой другой.
Но затянет снов болото,
одурманит сладким ядом,
и забудешь, что кого-то
так хотел ты видеть рядом.
Пыль дорог воспоминаний
станет словно гладь пруда.