По дороге в булочную (Сборник рассказов)
Шрифт:
язык висит, глаза горят,
ведро грохочет за спиной.
(Наш участковый генерал
ведро к хвосту мне привязал.)
Наш участковый пианист
худой и длинный, точно глист,
играет Баха невпопад:
язык висит, глаза горят.
Туман густеет вечерком
в моем краю, в краю родном.
И ты был здесь, и я был он,
и приезжал к нам цирк и слон,
и десять мамонтов подряд:
язык висит, глаза
и ночь спускается ко мне.
И быть зиме, и быть весне,
и быть светилам с облаками.
Сидеть с тобой нам вечерками.
Худыми, длинными как жердь.
А на плите возникнет миска.
А в ней - советская сосиска.
Одна и бледная как смерть.
* * *
Зачем корабли, когда есть самолеты?
По-моему, они совсем не нужны.
Зачем мне тонуть, если могу я
сесть в самолет и разбиться на нем?
Зачем мне машина? Ведь есть самолеты.
Зачем в авариях мне погибать?
Лучше залезть в самолет и разбиться.
Это гораздо смешней, чем в машине.
Зачем поезда, когда есть самолеты?
Что мне на поезде врезаться в столб?
Лучше всего, когда в самолете
летишь ты и вдруг врезаешься в столб.
Жить стало лучше и веселее.
И самолеты порхают вдали.
Надо быстрее, надо смешнее,
надо красивей погибнуть, друзья.
x x x
Я последним пистолетом
молча ткнул себе в лицо.
Но прекрасные котлеты
отвлекли мою беду.
И я бросил бодро на пол
мой двуствольный арбалет.
Потому что жизнь прекрасна.
И особенно в обед.
* * *
Под хохот звезд и их соцветий,
Под шум воды и междометий
Сидел под деревом бизон
И звуки леса слушал он.
Так вот и мы в своей квартире,
Как стрекоза в огромном мире
Сидим и слушаем огонь
Огонь гудит, играй гармонь,
Забросив шапку на затылок
Под носом кудрями он тряс,
В желудке гордо булькал квас,
И ворох стружки и опилок
Вздымался к небу как огонь.
Но слышен лязг зубов и вилок
И слышен крик: "Играй, гармонь!"
И пусть играет, мы с тобой
Дождемся как придет прилив
И выйдем мелкою трусцой
Калитку тихо притворив
ДЕНЬ
И вот я смотрю: ползет ураган,
наклонив над трамваем стройный свой стан.
И с вихрем трамвай уносится вдаль,
а дальше я вижу лишь мусор и шваль.
И ты там стоишь уныло одна.
Какого рожна на такого хрена?
Уныло стоишь как гриб
Но тут я почувствовал, будто я вор.
Ведь кажется, было второе апреля.
Свистели метели, сопели капели.
Ураган на трамвай во весь рост налетал.
И, кажется, день я этот украл.
Настал тут момент неприятно неловкий.
Я тупо смотрел себе на кроссовки.
А ты все стояла на дальнем конце
со странной улыбкой на странном лице.
Прошло три часа, и высохли лужи.
И вдруг я подумал: могло быть и хуже!
Подумаешь - день. У нас их не счесть.
А ты мне сказала, что их только шесть.
Скрипели минутные быстрые лодки.
Желтели часы, как давние фотки.
И зябликом - вжик!
– пролетел гималай.
Пролетел, как апрель, пролетит и как май.
И будет сирень пахнуть как лень.
Но все же мне жалко украденный день.
Когда ты стояла в бобре и песце
со странной улыбкой на светлом лице.
МАЯТНИК
Долгий маятник качает
Толстым телом золотым
И секунды превращает
В желтовато-бурый дым.
Долгий маятник летает
Над обеденным столом
И секунды превращает
Он в простой металлолом
Долгий маятник копает
За спиной у всех дыру
И секунды превращает
Он во всякую муру
Долгий маятник сжимает
В коробок пространство дней
А секунды убывают
И становятся видней
ЦАРЕУБИЙСТВО
Придут страсти-мордасти,
польется вода в воротник,
осудят нас новые власти,
а я еще к тем не привык.
Наступят часы-изуверы,
воткнется стрела в полость рта,
упрется в тупик чувство меры,
и треснет как бублик мечта.
И выйдет бумажный рабочий,
с резиновым камнем в руке,
царя пенопластом замочит,
исчезнув в своем далеке.
Цветут в палисадниках губки,
летит поролоновый пух,
оскалив кирзовые зубки,
царь испускает свой дух.
И в мыслях хохочет гиена,
и ляжки дрожат холодцом.
Преклоним, товарищ, колено,
пред этим печальным концом.
ТУРHИР
А я ему по чайнику pаз!
А я ему по чайнику хлоп!
А он мне ногой стук!
Hогой по башке хpясь!
А она тут стоит в стоpоне.
И мило так смотpит на нас.
Он мне по печени чпок!
Я ему по чайнику два-с!
И вот уже почки тоpчат.
Отбит кишечник и глаз.