По дороге в легенду
Шрифт:
Я медленно и спокойно подошел к ней, почти касаясь ее мечей. Надеюсь, от звуков моего голоса она не будет дергаться. Не хотелось бы сейчас с ней драться. Совсем не хотелось бы.
– Лесс... Алессьер, с тобой все нормально? Ты не представляешь себе, как я рад, как я счастлив, что ты жива, что ты все-таки победила...
Действительно не представляет. Глаза – словно два до блеска отшлифованных куска агата, совершенно не отражают эмоций. Как там в кличе? «Слушай, император! Идущие на смерть приветствуют тебя!» Взгляд до костей пробирает.
Квэли выпали из побелевших от напряжения пальцев сидхе, окрашенных
Крайн! Я... Я мог ожидать чего угодно, но только не этого... Или нет, наоборот, этого я не мог ожидать вообще, никак. Просто... Крайн! Я не представляю, что и как перемкнуло в ее голове, но от этого поцелуя... от ее запаха... вспомнилось все, что я невольно слышал или видел. Крайн... И от этого потока воспоминаний перемкнуло уже у меня. Совершенно.
Поскольку на этот давно желанный поцелуй, пусть и желалось по-другому... но так же ярко... я ответил со всей страстью, на которую только был способен, а затем принялся слизывать не успевшую свернуться кровь с ее тела, перемежая касания губами с касаниями языком... и чувствуя, как постепенно расслабляются окаменевшие в горячке боя мышцы, как гнев уходит окончательно...
Сидхе только сдавленно охнула и, коснувшись ладонью моего затылка, сгребла в горсть прядь рубиново-красных волос и потянула, заставляя меня откинуть голову. Не для того чтобы причинить вред – а чтобы коснуться, подобно вампирше, поцелуем открывшейся шеи, возможно несколько жестко, но приятно... Донельзя приятно...
Интересно, останется след от этого поцелуя или нет? Наверняка – останется. Только и я перед подобным обращением пасовать не намерен! Пока она впилась в меня губами – и несколько чувствительно вцепилась ногтями, мои руки исследовали ее тело. Я наслаждался ею – как поцелуем, так и ее телом, столь податливым под ласками...
Алессьер тихо охнула, осыпая мое лицо поцелуями и что-то неразборчиво шепча на родном языке, так быстро и неразборчиво, что казалось, будто она совершенно забыла единый язык, будто стресс стер ее память и сейчас она живет не сознанием, а подсознанием, которому плевать на все, кроме пьянящего ощущения жизни, бурлящего в венах... Все же колени ее подогнулись, и она соскользнула на галечную отмель, словно не в силах снова подняться.
Я аккуратно зажал рукояти квэлей между пальцами противостоящих ладоней, после чего поднял девушку на руки и отнес к костру, покрывая поцелуями ее лицо... высокую грудь... даже руку с наручем, который она не сняла на время купания.
Флайм неторопливо брел за нами следом, не вмешиваясь и совершенно не выказывая своего отношения к тому, что происходило. После того как мы дошли и я уложил Лесс на расстеленное одеяло, он почти демонстративно удалился, никак не реагируя на то, что я покрываю горячими поцелуями его хозяйку... Впрочем, мне было плевать на чье-либо мнение, я просто наслаждался моментом, как путник в пустыне наслаждается оазисом,
Сидхе приподнялась с одеяла каким-то текучим движением и, выдернув из широкого кожаного наруча на левой руке тонкое лезвие, моментально разрезала рубашку на груди, разделив ее пополам.
– Sie’qellie... [18]
Нож, блеснув лезвием в свете костра, скрылся в наруче, а Лесс, стянув остатки рубашки с моих плеч, принялась покрывать их поцелуями. Запах лунной ночи, исходящий от нее, стал совсем каким-то сумасшедшим и почти осязаемым... настолько, что заглушил собой запах леса и дыма костра.
Я одной рукой расстегнул пояс так, что штаны спали, другой – подтолкнул сидхе, укладывая ее на одеяло. Голова была потеряна где-то по дороге, так же как и остатки самоконтроля. Я уже не мог контролировать свое возбуждение, я сходил с ума от ее запаха, от ее глаз, ставших глубже самого глубокого океана, от ее нежной, несмотря на все походы, кожи... Поэтому, когда наконец случилось то, чего я ждал с момента, как увидел Лесс во время ее демонстративного купания, я не смог сдержать победного рыка.
18
Не бойся (сидх.).
У меня было ощущение, что повторилась ночь нашего знакомства, когда я мог слышать приглушенные стоны Алессьер через дверь. Только сейчас все было... несколько иначе. И Лесс вела себя не настолько спокойно, как тогда, по крайней мере, она даже и не пыталась как-то сдерживать свои вскрики. Волосы девушки растрепались, черные пряди с синеватым отливом перемешивались с рубиновыми, сидхе прижимала меня к себе, вжимая в себя, впиваясь ногтями в мою кожу, наверняка оставляя заметные следы, которые тут же затягивались – и сменялись новыми царапинами... Балансирование на грани безумного наслаждения и острой, почти режущей боли... И, как ни странно, даже самые сильные и резкие движения не причиняли боли сидхе – скорее только распаляли...
Я сходил с ума от страсти и наслаждения. Я обладал ею. Я отдавался ей. Она обладала мною. Она отдавалась мне. Вся. Целиком. Без остатка...
Лесс вздрогнула, ее вскрики на миг захлебнулись, а в уголках глаз блеснули слезы... не прозрачные, как у человека... а голубоватые, отчего казалось, что ее глаза на миг затянулись блестящей голубой пленкой... Она вцепилась пальцами в мою ладонь, как в свои квэли часом ранее, как утопающий хватается за доску, или не в силах удержаться на скале...
Я в ответ крепко ухватил ее ладонь и сам дошел до пика наслаждения... заполняя ее окончательно... чувствуя слияние... Я прорычал что-то сквозь сжатые зубы и, обессилевший, опустился рядом с девушкой.
Она несколько секунд смотрела затянутыми голубоватой пленкой слез глазами куда-то в небо, словно ища там не то невидимую пока звезду, не то еще что, а потом попросту отключилась, будто бы окончательно истратив все свои силы. Голубые слезы скатились из-под опущенных ресниц по щекам, оставляя чуть заметные следы на белой коже. Рубиновый глаз браслета загорелся ярче, помогая владелице восстановиться. Но даже в состоянии, близком к сну-смерти, она не отпустила мою ладонь.