"По дороге в Рай..." ...или Беглые заметки о жизни и творчестве Константина Кинчева...
Шрифт:
– Дд-да, к-к-конечно, – ответила я. Ведь они не ехали с Шевчуком восемь часов, как я...
Первое, что меня спросила дежурная по этажу, когда я брала ключи от гостиничного номера: "Где вы их таких берете?" В глазах был неподдельный ужас. Еще бы. "Олимпия" – отель высшего класса, интуристовский, а тут вдруг такая публика. Ладно бы сами музыканты, но за ними увязалась еще и тусовка – "гребни" на голове, цепи, феньки ну и тому подобное.
Каждый вечер работники гостиницы обещапи вызвать милицию и всех выселить. Потому что в Таллинне в 1987 году проблем со спиртным не было. Правда, один из представителей рок-клубовской администрации
– Слушай, вс-сего 27... г-г-р-радусов...
Кроме изобилия в магазинах, на 14-м этаже отеля был винный бар, имевший два достоинства в глазах рокерской братии – умеренные цены и начало работы в 10 утра. В этом баре происходило нечто странное: все занимали друг у друга деньги, чтобы выпить. Странно не то, что денег ни у кого не было. Это как раз в то время было нормой. Странно то, что денег ни у кого не было, но в долг давали все и всем и занимали все и у всех, на эти деньги и пили. Что-то там было неладно с законом сохранения вещества. Постоянно нечто возникало из ничего...
В один из вечеров меня вызвали из номера по просьбе дежурной по этажу. Я увидела занятную сцену. Пожилая дама, всей спиной вжавшаяся в стенку, повторяла одну фразу:
– Ночью петь нельзя. Нельзя, я вызываю милицию...
Она протянула руку к телефону, но тут Кинчев, стоявший рядом с ее столом в окружении друзей, вдруг пал на колени и стал горячо, восторженно сверкая глазами, с невероятным пафосом говорить:
– Такая женщина этого не сделает!
– Сделаю!- отрезала она.
– Не сделаете, – с дрожью в голосе, с надрывом и тоской произнес Кинчев. – У вас такие глаза... дабрые... позвольте, я руку вам поцелую... позвольте... – перешел он уже почти на шепот.
– Не-е-ет!!! – заорала вдруг тетенька и совсем впечаталась в стену спиной, подавшись всем телом назад, подальше от "соблазнителя".
– Что ж... – с нотками последнего отчаяния и скорби прошептал Кинчев, – ...что ж, тогда хоть столик ваш я поцелую. – И действительно припал губами к полированной крышке стола...
Доиграв эту сцену, выдержав паузу по всем правилам, он вдруг резко встал, повернулся и пошел в сторону своего номера. Как оскорбленный любовник, не меньше... Обалдевшая тетка с приоткрытым ртом и выражением изумления и тихого ужаса в глазах смотрела ему в спину.
А песни он, конечно же, все равно орал каждую ночь. Не может он не петь, ну что тут поделаешь!
В гостинице мы познакомились с польской журналисткой, которую интересовала проблема панков. Я представила ей Костю – почему-то Урзула решила, что Кинчев - панк, - и они договорились об интервью. Тогда предполагались гастроли "Алисы" в Варшаве и лишняя реклама, думалось, не помешала бы.
Урзула мне потом рассказала:
– Я ждала до полуночи. Потом поняла, что он не придет, легла спать. В три часа кто-то громко постучал в дверь. Я открыла. Молодой человек с полотенцем в руках влетел в комнату, громко крикнул: "Где он?" Я так растерялась, ничего не поняла, не знала, что ему ответить. Он стал заглядывать под диван и все кричал: "Костя, эй, Костя!"
– Вы не знаете, где он? – снова спросил меня и убежал.
Как выяснилось, это был Паша,
Я все интересовалась, почему Пашу так зовут – Поль-Хан? И вот что мне рассказал художник группы Андрюша Столыпин:
– А это мы как-то сидели на даче и каждый рассказывал свою родословную. Мы с Петром Сергеевичем – Самойловым – все выясняли, чей род древнее: Столыпиных или Самойловых.
– А что, ты из тех самых Столыпиных?
– Из тех. А он – из тех Самойловых. Ну, помнишь, у Брюллова графиня Самойлова?
– Понятно...
– Ну вот, спорили мы, спорили, а тут Паша и говорит: "Ну и подумаешь, у меня предок тоже был... татарский хан..."
– Ах вот что... Отсюда и Поль-Хан?
– Отсюда.
– А Кинчев слушал-слушал, потом смотрим – нет Кинчева. Вышли на крыльцо, а там Кинчев сидит мрачный, чуть ли не слезы в глазах. "Ты чего?" – спрашиваю. "А того, – отвечает Костя. – Все, мля, графья... Аристократы, мля... Один я плебей... чурка беспородная..."
Подвиги потомка ханов визитом к иностранной журналистке не закончились.
В Таллинне проходили республиканские выборы в Советы. Помните об этом говорилось в реплике Добровицкой? В тот день перед концертом мы вдруг с Костей разговорились и выяснили, что "Гессе – вот это действительно круто", что "Андреев, да - клево, классно пишет, но – чернуха, ломает, да? И тебя?", что "карамазавщина в каждом из нас, куда деваться", "но во мне... если только Митя... Митя? Митей звали? Нет, не Иван, Иван – чернуха, и умничает больно. А до Алеши – куда мне? Митя. Он ближе всех..."; Когда мы обменялись соображениями типа: "и что тебя все тянет на край? по краю походить? зачем?" – "А сама-то..., а сами-то вы? А-а-а, вот то-то...", "а у Есенина "Сельский часослов" лучше всего...", "а у... " – ну и так далее; когда мы выяснили все и все обсудили, до концерта еще осталось время. Была возможность собраться, сконцентрироваться, подготовиться, привести себя в порядок. Что Кинчев и сделал.
...Мы сидели в зале вместе с директором группы "Телевизор" Светланой Данилишиной. Концерт вел известный рокерам журналист и социолог Николай Мейнерт. Он объявил выступление "Алисы". На сцене никто не появился. Он снова попросил группу на сцену. Тут вышел Кондратенко. Подошел к микрофону. Постучал по нему пальцем, затем, еле шевеля языком, произнес:
– Эта... М-мужики... М-мик...рофон... – и ушел нетвердой походкой.
Через минуту он снова вышел. Сцена повторилась. Мейнерт высказал вслух надежду, что трезвость когда-нибудь станет дпя "Алисы" нормой жизни. Я начала звереть. Некое шелестение прошло и по рядам дотоле абсолютно спокойной и чопорной таллиннской публики. Тут появилась группа. И пошло-поехало.
Кинчева было практически не слышно – так "настроили" аппаратуру. Было полное впечатление смены вокалиста – все и всех перекрывая, орал бас-гитарист Петя Самойлов. А Кинчев вдруг заявил, что он пришел сюда петь не для этих козлов – и показал на партер, а для тех ребят, что колбасятся внизу у сцены.
А надо вам сказать, что Линна Халле – один из самых престижных залов. Эстонская публика, и так достаточно сдержанная, там вела себя более чем спокойно. Вежливо слушали. Изредка хлопали. Причем на выступлениях всех групп. Ну, подпрыгивала у сцены группа молодых ребят, и те, похоже, приехали из Питера. Конечно, такого, как бывало на концертах в России, там и в помине не было.