"По дороге в Рай..." ...или Беглые заметки о жизни и творчестве Константина Кинчева...
Шрифт:
Увиделись мы в Питере уже в октябре, на концерте. Кажется, в ДК им. Крупской. Я вошла в примерку поздороваться с ребятами. Я думала, что Костя после ялтинского разноса вряд ли мне обрадуется. Но он встретил меня самой приветливой улыбкой, очевидно, искренней. Он не держал зла.
Наступила осень 1987 года. Та самая, памятная на всю его жизнь осень.
Принято считать, что поэты - провидцы. Кто-то с этим спорит, кто-то нет. Материалисты до мозга костей обычно в качестве аргумента оперируют случайными совпадениями. Я далеко не материалист. И я верю, что художник всегда провидит многое, в том числе
Мы встретились осенью после нескольких гастролей. Кроме Крыма, "Аписа" успела побывать еще во Пскове и Владивостоке.
За то очень короткое время, что мы не виделись (чуть больше месяца), у него появилось множество новых песен. И меня поразило, что все они по образам своим, по темам - предчувствие беды.
А одна так и называлась - "Чую гибель".
Чую гибель! Больно вольно дышится. Чую гибель! Весело живём! Чую гибель! Кровушкой распишемся. Чую гибель! Хорошо поем!Еще одна песня того времени - "Заутренняя". По-русски надо бы сказать - "Заутреня", но с другой стороны "заутреня" - ранняя служба в церкви. Оставим это на совести Кинчева. Он автор, ему и отвечать. Да и речь не о названии, а о повторяющемся мотиве:
Че, братушки, лютые псы! Изголодалися? По красной кровушке на сочной траве Истосковалися? Че уставил, лысый козел, Зенки-полтинники? Чуешь, как в масло, в горло вошли Клыки собутыльника?В то же время написана "Новая кровь". И как во всех песнях этого периода, в ней явно звучит тема расплаты за вольную жизнь:
Костер как плата за бенефис. И швейцары здесь не просят на чай. Хочешь, просто стой, а нет сил - молись, Чего желал, то получай. Вино, как порох, любовь, как яд. В глазах слепой от рождения свет. Душа - это птица, ее едят. Мою жуют уже тридцать лет.1987 год - это год когда начался новый Кинчев. Это год - когда в рокере проснулся поэт. Наши времена при всей их динамичности - нескорые. Пушкин оду "Вольность" написал в восемнадцатилетнем возрасте. А у нас писателя в 45 лет все еще называют молодым. Многие наши рок-поэты, если позволителен вообще такой термин, именно на подступах к тридцатилетнему рубежу обретали себя в слове. Это можно сказать не только о Кинчеве, но, скажем, и о Гребенщикове, и о Макаревиче.
Костя не раз говорил, что его отношение к слову изменилось после знакомства с Сашей
У Башлачева:
Но мы не носим часы.
Мы не хотим умирать.
У Кинчева:
И поэтому я не ношу часов.
Я предпочитаю свет.
У Башлачева:
Мы строили замок, а выстроили сортир.
У Кинчева:
Где сортир почитают за храм, там иду я.
И параллель, так сказать, с обратным знаком.
У Башлачева:
А приглядись, да за лихом - Лик.
У Кинчева:
Где блестят за иконой ножи...
Не знаю, о влиянии ли тут следует говорить, или просто два автора по-разному выразили то, что почувствовали в атмосфере времени. Я думаю, что Саша подтолкнул к более серьезному осмыслению творческого труда, но и Кинчев вырос как художник. Потому что, как ни влияй на человека бесталанного, ничего ведь не получится.
"Вот вышел сеятель сеять: и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы, и поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло; иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его; иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать" (Евангелие от Матфея. Гл. 13). Без доброй почвы ничего не взрастет. На бездарь никто не властен повлиять.
Для меня Кинчев как поэт начинается с января 1987 года, когда он впервые принес мне текст песни "Сумерки". Альбом "БлокАда", вышедший летом 87-го, но включавший песни более раннего времени, уже отмечен несомненными удачами. Я не буду сейчас его анализировать, потому что в свое время рецензия на этот альбом была напечатана в "Музыкальном эпистолярии" в журнале "Аврора", а затем воспроизведена в книге А.Н.Житинского "Путешествие рок-дилетанта". Добавлю только то, что при публикации рецензии было сокращено, изъято. Бог весть, по каким соображениям. Я писала, ссылаясь на отца Павла Флоренского, о "заявленности" альбома. Впрочем, приведу этот небольшой кусок полностью:
"У отца Павла Флоренского меня поразило в свое время рассуждение о "явленности" древних русских икон. То есть они - не просто плод фантазии, воображения иконописца. Тем более не "портрет с натуры". А некий образ, явленный свыше, во сне или наяву, и потому - единственно возможный. То самое иррациональное, что достигается вполне рациональными средствами: вот доска, вот краски, вот руки и глаза мастера. И вот результат не лица - лики, на все времена. Для меня "Блокада" - "явленный" альбом. В нем есть запредельность, выход в четвертое измерение, притом, что он очень земной и сегодняшний. Вот почему так трудно писать о нем".