По древним тропам
Шрифт:
«Учитель-рифмоплет Садык Касымов обратил свое перо против народа. Его вдохновляет учительница Ханипа, штатная любовница всех ревизионистов и перебежчиков».
Улыбка сошла с лица Ханипы, она отвернулась и достала из сумки платочек. На глазах ее заблестели слезы.
— Как я понял, началась реакция на нашу статью, Ханипа. Мы с тобой добились, чего хотели, — стараясь ее подбодрить, проговорил Садык. — Спрячь платок, дорогая, возьми себя в руки. Они не должны видеть наши слезы,
Первый докладчик говорил о недостатках в обучении китайскому языку и письменности в национальных школах. Остальные докладчики долго и обстоятельно перечисляли учителей и учеников, которые не проявили должной сознательности и активности во время полевых работ, а также игнорировали воспитательное значение трудовой закалки. Несколько раз упоминалось имя Садыка, а один из ораторов заявил: «Нам известно, что Садык Касымов вел демобилизующие разговоры и занимался подстрекательством во время уборки хлопка на плантациях. Я требую обсудить Садыка Касымова персонально!»
После обеденного перерыва заседание открыл директор Турфанской средней школы Хосман Нияз, толстый, потный уйгур лет пятидесяти.
— Среди вас, уважаемые коллеги, находится немало моих бывших учеников, — начал он. — Поэтому я надеюсь, что все вы открыто и смело признаете не только свои ошибки и политические промахи, но также смело и принципиально разоблачите других. Кто желает выступить, прошу на трибуну.
Наступила заминка, в зале переглядывались, никто не хотел выходить первым.
— Садык Касымов, встаньте! — приказал Хосман Нияз, будто Садык до сих пор оставался его учеником.
Садык поднялся, прямо глядя в глаза Хосману Ниязу.
— Выходите на трибуну и расскажите своим коллегам о своих предосудительных действиях во время уборки хлопка.
— Никаких предосудительных действий я не допускал, — ответил Садык. — Я вступился за ученика, который упал в обморок от непосильной работы.
Хосман Нияз пошептался с китайцем, сидевшим рядом с ним в президиуме. Тот подал ему какие-то листки.
— «Я не согреюсь и в жару от мысли, что тучи над моей страной нависли», — прочитал Хосман Нияз. — Как прикажете понимать эти ваши стихи, Садык Касымов, какие тучи вы имеете в виду?
— У вас нет доказательств, что это мои стихи.
За столом президиума вскочил китаец.
— У нас есть доказательства! — вскричал он. — Признавайтесь, какие тучи нависли? Чьи это тучи? С востока или с запада?
Садык переступил с ноги на ногу. Что им сказать? Они требуют разложить поэзию на отдельные слова.
— Если тучи нависли, значит, скоро будет дождь, — сказал Садык. — Я думаю, это стихи про осень.
Кто-то рассмеялся в задних рядах, на него сразу зашикали, послышались возмущенные голоса:
— Он нас дурачит!..
— Безобразие!..
Хосман Нияз потребовал
— Здесь напечатана статья Садыка Касымова, в соавторстве с Ханипой. Статья полна противоречий и политически неверных оценок. Встаньте и вы, Ханипа, и не делайте вид, будто все это вас не касается. А теперь послушайте, товарищи, как эти отщепенцы поют-перепевают вражеские мысли… — И Хосман Нияз начал цитировать обличительные слова Момуна.
Садык смотрел на Хосмана Нияза и думал: «Старый ты плут, изворотливая лиса. Твои сослуживцы давно изгнаны, бедствуют в лагерях Джунгарии, в пустыне Гоби, а ты остался здесь и пользуешься доверием властей. Ты приловчился спасать свою шкуру. Ты хочешь продлить свою жизнь за счет моей, но вряд ли тебя это спасет. Всенародное бедствие не минует и тебя. Когда в лесу пожар, то горит все — и прямое дерево, и кривое, и сухое, и мокрое. Даже если ты уцелеешь, тем хуже для тебя, ничего нет страшнее полного одиночества».
— Отвечайте, Садык Касымов, что вы хотели сказать этой статьей? — потребовал Хосман Нияз.
— Статья напечатана в газете, она доступна всем, — ответил Садык. — Здесь собрались грамотные люди, могут ее прочитать сами.
— По этой статье не видно вашего политического лица, все в дыму, — продолжал Хосман Нияз. — Мы требуем, чтобы вы честно признались в своих заблуждениях и развеяли дымовую завесу.
— В любой работе могут быть ошибки, я готов выслушать вашу критику.
— Он готов выслушать! — фыркнул Хосман Нияз. — Значит, народ должен перед вами отчитываться, а не вы перед народом?! Вы буржуазный индивидуалист и отщепенец, вы получите по заслугам! Кто желает высказаться?
К трибуне быстро пошел молодой активист, подготовленный, как водится, заранее. Он почти бежал, то ли боясь растерять решимость по дороге, то ли желая нагнать страху на Садыка своей стремительностью.
— Как ты смеешь отпираться, жалкий писака, рифмоплет! — истерически закричал активист. — Твои бездарные стихи знают не только в Буюлуке, но и в Астане, и в Караходже, и даже в Турфане. Народ знает, что они вышли из-под твоего вонючего пера!..
За первым активистом выбежал второй и начал поносить Ханипу — штатная любовница, идеологическая змея с вырванным жалом, потаскушка.
Садык и Ханипа хотели сесть, но их стулья убрали, хотели покинуть заседание, но дорогу им преградили трое молодых активистов, готовые пустить в ход кулаки.
Наконец Хосман Нияз, оглохший от криков, решил, что на сегодня хватит, и закрыл заседание.
Учителей построили, и под командой одного из активистов колонна направилась на окраину Турфана в передовую, как было объявлено, гуньши «Бяш юлтуз». Там, на складском дворе, они выстроились в затылок возле кухни, чтобы получить похлебку на ужин и ломоть хлеба.