По эту сторону любви
Шрифт:
За стойкой сидел полицейский и отчаянно скучал. Я не заметила, чтобы он заполнял бумаги или хоть что-то делал. Он сидел и глазел на нас. Преимущественно на меня. Скорее всего, такого ему еще видеть не доводилось. Я подошла к стойке и только сейчас обратила внимание на картину, что висела за спиной у дежурного на стене.
Заметив, что я её рассматриваю, полицейский подкрутил ус и громко доложил.
— Подарок от жены начальника участка. Это, стало быть, эманум Филиппа. А это её муж — Эдуард. Он город атаковал в старые времена, когда еще воевать изволили.
Я вдруг вспомнила. Но только не эту картину, а скульптуру Огюста Родена — Граждане Кале. И суть там была не в отводе войск, а в том, что шесть приговоренных к смерти жителей Кале вынесли ключи от города королю Эдуарду. Они должны были умереть, а вот остальных жителей король обещал пощадить. Они вышли. И шли на смерть. А королева Филиппа уговорила своего мужа пощадить их и подарить им жизнь. Кстати вышли на смерть шесть богатых, уважаемых и знатных жителей города. Посчитав ниже своего достоинства отправить простолюдинов.
Роден убеждал, что фигуры должны находиться без постамента, на одном уровне со зрителями. Его кстати не послушали и только после смерти Родена памятник установили, как он его задумывал. Иногда и постамент играет важную роль.
— Эта картина не об этом. Она о том, что иногда к осужденным стоит проявить милосердие. И помиловать идущих на смерть. Что не всегда наказание и казнь являются справедливыми, что иногда это может быть и жертвенность. Как в данном случае. Иногда может быть глупость, юношеский максимализм, в конце концов — просто ошибка. Вы проявляете милосердие?
— Не могу знать, — бодро ответил полицейский.
Я отвернулась от него и дверь в полицейский участок распахнулась, в нее вошел Артур фон Мёнерих.
— Артур? Что вы тут делаете? — удивленно спросила я, забывая, что не должна его так называть.
— Ваше Сиятельство, мне нужно вам кое-что сказать. Не уделите мне пару минут? — а вот он был сама корректность.
— Да, разумеется.
И мы отошли в дальний угол приемной полицейского участка. Артур достал артефакт против прослушивания и активировал его. Он всегда так делал, когда мы обсуждали Грааль, готовились к знакомству с Великим Князем Александром, да и просто болтали. Я даже привыкла к этому.
— Клари, мой отец герцог фон Мёнерих хочет побеседовать с вами. Он будет ждать вас завтра утром. Хотя нет, постойте, уже сегодня утром в музее напротив картины Веласкеса «Триумф Вакха». В одиннадцать утра.
— Почему не «Менины»? — усмехнулась я.
— Потому что она же в Мадриде? — удивился фон Мёнерих.
— Простите, Артур. Я перенервничала. А что нужно вашему отцу от меня?
— Это касается Акке, он может помочь. И к тому же встреча будет в музее, вы будете в полной безопасности. Уверяю вас, — горячо заверил фон Мёнерих.
— Вот как? А что мне следует его опасаться, когда он не в музее?
— Клари, я…
— Я пошутила, Артур. Простите. Когда что-то непредвиденное случается мне в голову что только не лезет. Разумеется, я буду.
Из
Я успела переодеться, ответить на вопросы братьев, покормить Мишеля завтраком, отдать «бесценные» указания никуда не встревать, потому что волноваться сразу за двух братьев я не смогу. Нервов не хватит. Рихард так и не появился.
Безумно хотелось завалиться спать, но я, выпив две чашки кофе, поехала на встречу с одним из самых сильных магов, членом совета Двенадцати и главой ордена «Роза и крест».
Глава 14.
«Триумф Вакха» Диего Веласкес
Живописец Истины
эти два слова высечены на памятнике
Диего Родригесу де Сильва Веласкесу.
Серьёзно? Вот этому статному красавцу сто пятьдесят с хвостиком? Вот ни за что бы не сказала. На нем что зачарованный и вышитый золотой нитью бархат? И это для похода в музей, а не на дипломатический прием или заседание Магического совета? Да, похоже денег тут на себя любимого не жалели.
И у него трое сыновей. Артур третий, младший и, как я поняла, не самый желанный и любимый. Хотя для мага его уровня трое детей это много. Артур, как сказал мне Рихард, все время пытается что-то доказать отцу. Хотя, мне кажется, этому типу доказать что-либо невозможно. Для него существует только его мнение и ошибочное.
Мне поцеловали руку и предложили присесть на диванчик напротив картины. На меня кинули беглый, незаинтересованный взгляд и переместили все внимание на картину. Ну, да. Платье я надела первое попавшееся. После бессонной ночи мне было не до этого. Драгоценностей не было, кроме уже привычного помандерома и чармсоуна на самой обычной цепочке. Так что выглядела я хорошо, но явно не дотягивала до его бархата и кучи колец на пальцах.
Я сидела, рассматривала картину, и ждала, когда же со мной заговорят о цели нашего знакомства. И чем он может помочь в деле Акке.
— Вам нравится Веласкес, Клариса?
Вот так значит, Клариса. Даже обращение эманум опустил, не говоря уже о Его Сиятельстве. Ладно. Мы девушки из другого мира негордые, мы злые и память у нас хорошая.
— Веласкес — гений. И он велик, — ответила я то, что на самом деле думала.
— Я спросил не это. Я спросил нравится ли он вам? — мой ответ его позабавил, потому что губы тронула легкая улыбка.
— Нет. Его картины меня пугают, — снова честно ответила я.
Не видела никакого смысла рассказывать про гения Веласкеса, пускать пыль в глаза глубиной и многогранностью его «Менин». Меня спросили не это.
— Замечательный ответ, Клариса. Дайте угадаю, вы предпочитаете Раффаэль да Урбино? — и снова я его обрадовала, потому что он снова улыбнулся, но не ехидно, а весело.
— В моем мире его зовут Рафаэль Санти, но да, вы угадали. Еще Боттичелли «Рождение Венеры» мне как-то ближе, чем пьяный Вакх в окружении сатиров.