По эту сторону рая (др.издание)
Шрифт:
Э м о р и. Да-да, ее звали Изабелла – и ничего в ней не было, кроме того, чем я сам ее наделил.
Р о з а л и н д а. И что получилось?
Э м о р и. В конце концов я убедил ее, что мне до нее далеко, – и тогда она дала мне отставку. Заявила, что я все на свете критикую и к тому же непрактичен.
Р о з а л и н д а. В каком смысле непрактичен?
Э м о р и. Ну, понимаете, вести автомобиль могу, а шину сменить не сумею.
Р о з а л и н д а. Что вы намерены делать в жизни?
Э м о р и. Да еще не знаю, избираться в президенты, писать…
Р о з а л и н д а. Гринич-Виллидж?
Э
Р о з а л и н д а. Я люблю деловых людей. Умные мужчины обычно такие невзрачные.
Э м о р и. Мне кажется, что я вас знал тысячу лет.
Р о з а л и н д а. Ой, сейчас начнется рассказ про пирамиды!
Эмори. Нет, у меня была в мыслях Франция. Я был Людовиком XIV, а вы – одной из моих… моих… (Совсем другим тоном.) А что, если нам влюбиться друг в друга?
Р о з а л и н д а. Я предлагала притвориться влюбленными.
Э м о р и. Нам бы это легко не прошло.
Р о з а л и н д а. Почему?
Э м о р и. Потому что именно эгоисты, как ни странно, способны на большую любовь.
Р о з а л и н д а (поднимая к нему лицо). Притворитесь.
Долгий, неспешный поцелуй.
Э м о р и. Милых вещей я говорить не умею. Но вы прекрасны.
Р о з а л и н д а. Ой, только не это.
Э м о р и. А что же?
Р о з а л и н д а (грустно). Да ничего. Просто я жду чувства, настоящего чувства – и никогда его не нахожу.
Э м о р и. А я только это и нахожу кругом и ненавижу от всей души.
Р о з а л и н д а. Так трудно найти мужчину, который удовлетворял бы вашим эстетическим запросам.
Где-то отворили дверь, и в комнату ворвались звуки вальса. Розалинда встает.
Слышите? Там играют «Поцелуй еще раз».
Он смотрит на нее.
Э м о р и. Так что?
Р о з а л и н д а. Так что?
Э м о р и (тихо, признавая свое поражение). Я вас люблю.
Р о з а л и н д а. И я вас люблю – сейчас.
Поцелуй.
Э м о р и. Боже мой, что я наделал?
Р о з а л и н д а. Ничего. Не надо говорить. Поцелуй меня еще.
Э м о р и. Сам не знаю, почему и как, но я полюбил вас с первого взгляда.
Р о з а л и н д а. И я… я тоже, сегодня такой вечер…
В комнату не спеша входит ее брат, вздрагивает, потом громко произносит: «Ох, простите» – и выходит.
(Едва шевеля губами.) Не отпускай меня. Пусть знают, мне все равно.
Э м о р и. Повтори!
Р о з а л и н д а. Люблю –
Он снова ее целует.
Неотвратимое
Еще две недели – и Эмори с Розалиндой уже любили глубоко и страстно. Критический зуд, в прошлом испортивший и ему, и ей немало любовных встреч, утих под окатившей их мощной волною чувства.
– Пусть этот роман безумие, – сказала она однажды встревоженной матери, – но уж, во всяком случае, это не пустое времяпрепровождение.
В начале марта все той же мощной волной Эмори внесло в некое рекламное агентство, где он попеременно показывал образцы незаурядной работы и погружался в сумасбродные мечты о том, как вдруг разбогатеет и увезет Розалинду в путешествие по Италии.
Они виделись постоянно – за завтраком, за обедом и почти каждый вечер – словно бы не дыша, словно опасаясь, что с минуты на минуту чары рассеются и они окажутся изгнаны из этого пламенеющего розами рая. Но чары с каждым днем обволакивали их все крепче, они уже говорили о том, чтобы пожениться в июне – в июле. Вся жизнь вне их любви потеряла смысл, весь опыт, желания, честолюбивые замыслы свелись к нулю, чувство юмора забилось в уголок и уснуло, прежние флирты и романы казались детской забавой, способной вызвать лишь мимолетную улыбку и легкий вздох.
Второй раз в жизни Эмори совершился полный переворот, и он спешил занять место в рядах своего поколения.
Маленькая интерлюдия
Эмори медленно брел по тротуару, думая о том, что ночь всегда принадлежит ему – весь этот пышный карнавал живого мрака и серых улиц… словно он захлопнул наконец книгу бледных гармоний и ступил на объятые чувственным трепетом дороги жизни. Повсюду кругом огни, огни, сулящие целую ночь улиц и пения, в каком-то полусне он двигался с потоком прохожих, словно ожидая, что из-за каждого угла ему навстречу выбежит Розалинда – и тогда незабываемые лица ночного города сразу сольются в одно ее лицо, несчетные шаги, сотни намеков сольются в ее шагах и мягкий взгляд ее глаз, глядящих в его глаза, опьянит сильнее вина. Даже в его сновидениях теперь тихо играли скрипки – летние звуки, тающие в летнем воздухе.
В комнате было темно, только светился кончик сигареты, с которой Том сидел без дела у отворенного окна. Эмори закрыл за собой дверь и постоял, прислонившись к ней.
– Привет, Бенвенуто Блейн. Ну, как там дела в рекламной промышленности?
Эмори растянулся на диване.
– Гнусно, как и всегда. – Перед глазами встало агентство с его бестолковой сутолокой и тут же сменилось другим видением. – Бог ты мой, она изумительна.
Том вздохнул.
– Я просто не могу тебе выразить, до чего она изумительна, – повторил Эмори. – Я и не хочу, чтобы ты знал. Я хочу, чтобы никто не знал.