По гамбургскому счету
Шрифт:
Я приветливо улыбнулся.
– А вчера здесь был другой продавец! – с сомнением произнёс посетитель.
– Вчера было вчера. А сегодня – совсем другое дело. Вчера над городом летали стрижи, а сегодня летают ястребы. Я вот тоже вчера другими делами занимался, а сегодня мне предстоит развлекать вечерних гуляк.
Посетитель осторожно осмотрелся.
– Вы наверно вчера забыли здесь зонтик? – спросил я, широко улыбаясь и доставая из-под прилавка пляжный шезлонг.
– Нет-нет, я просто хотел купить шахматы. Вон те!
– Какая
– Нет… – занервничал посетитель.
– Почему же?
– Я… не умею ходить.
– А чего тут уметь, – наседал я, – ходи куда хочешь, всё равно придёшь в одно место. Это неизбежно. Таковы правила игры. Надо только знать, где это место.
Достав из витрины шахматную доску, я прижал её к груди.
– Вот эти? – спросил я очевидное.
Он кивнул. Вечерний посетитель маленького привокзального магазина выглядел совершенно растерянным.
Я подмигнул ему, осторожно открыл доску, запустил внутрь руку и вытащил… полицейский «Вальтер» калибра 7,65. Пистолет чёрным глазом смотрел на оторопевшего убийцу. Сразу же в дверь магазина ввалилась толпа полицейских. Маньяк был схвачен. Не менее десяти пар рук крепко держали его за все места. Он всё еще таращился на меня, пытаясь что-то понять. Я перегнулся через прилавок, почти вплотную приблизился к уху Йозефа Зингеля и тихо сказал напоследок:
– Никогда не брейся натощак!
Почински был доволен.
– Классика задержания! – сказал он, разглядывая магазинчик. Когда машины ушли, прокурор задержался в нашей засаде. Он это сделал конечно не для меня. Скорее всего Штеф просто хотел появиться в комиссариате немного позже. Ритуально, без суеты, как и положено великому полководцу.
– К сожалению, я не могу взять тебя на допрос, – виновато заговорил Почински, – процессуальные законы не позволяют мне это сделать. Ты же знаешь, если здесь будет какое-то нарушение процедуры этот… потом может обжаловать в суде факт своего ареста.
– Пока ты как следователь не установил его вменяемость экспертизой, я имею право участвовать в допросе, – заспорил я.
– На каком основании?
– На психолого-психиатрическом основании. А вдруг он начнёт кусаться? Позвони судье, он даст санкцию.
Я прекрасно понимал, что теперь Почински не захочет возиться с такими вопросами. Просто не станет терять время. Его ждал боевой трофей, и Штеф уже собирался доказать, как он умеет снимать подозрения и превращать их в правовую волю обвинения. Но Почински позвонил судье, и тот дал санкцию.
Мы вместе ехали на первый допрос Йозефа Зингеля, на котором прокурор должен был предъявить убийце официальное обвинение.
Глава 4
Прокурор
– Хельмут Клингер, – повторил убийца моё имя и отвернулся, – гнусные баварцы!
Это он про меня? Не знаю, где он нашёл австрийский промысел в моей фамилии.
Опуская все подробности допроса, скажу только, что Зингель ничего не скрывал, и распечатать его память не составило труда. Другое дело, что мы ждали душераздирающую историю, а вместо этого нашли глухое равнодушие к прошлому. И вот тогда прокурор посмотрел на меня недвусмысленно. Я не имел права задавать обвиняемому вопросы по существу дела, но этого и не требовалось.
– Когда я в прошлый раз говорил с канцлером, – вступил я равнодушно, – «великий Старец» 8 сообщил мне, что в ад он поедет на гнедом. На своём гнедом.
Полицейские инспектора переглянулись и посмотрели на прокурора. Почински был спокоен, и только уголки его губ тронула легкая улыбка.
– Это не для протокола, – тихо сказал прокурор машинистке.
А я продолжал:
– У великого Конни был чудесный конь! Старик вообще людям не очень-то доверял. А вот лошадь – дело другое!
8
«Der Alte» – прозвище Конрада Аденауэра – строителя немецкого экономического чуда, канцлера Германии в 1949-1963 гг.
Убийца медленно повернул ко мне голову.
– А зачем вы это рассказываете? – спросил Йозеф Зингель.
– Мне много раз приходилось копаться в человеческой памяти. Такая работа. Люди часто вспоминают коней. Особенно благородные люди. Видимо, конь символически связан с бессознательным. Люди думают, что когда-то пережили сильное душевное напряжение, связанное с этим животным. А на самом деле ничего такого не было. Миф! Не было никакого коня!
– Нет, был конь! – занервничал Зингель.
Теперь он защищал своё прошлое, и никому не позволил бы в нём усомниться.
– Я и сейчас ещё помню его колючий язык у себя на ладонях, когда мы делили галеты, – начал вспоминать убийца. – Я слышал его мысли, когда он бодал меня в плечо упрямым лбом. Мой Фролло! Чёрный, как будто его облили тёткиной краской для волос. Да разве может быть, чтобы его не было?! А кто меня спасал, когда ночью тётка закрывала дверь и никак не могла вспомнить, кто такой Йозеф Зингель? «Ты – солдат? Уходи, уходи…» – говорила она. Ночью ей все время мерещились солдаты. И я уходил в конюшню. А куда мне было ещё идти?