По горячему следу
Шрифт:
— Хорошо, покажешь, — успокоился Парабат. Профессионал, заслуживает уважения.
Жизнь в Колесе Севера движется подобно асфальтовому катку — неспешно, но без остановок и пустой траты времени. Болит от множества разговоров язык Шишагова, ночами чудится скрип странного карандаша, которым дежурный писец скорописью заносит на листы выделанной берёсты Ромины рассказы о многоступенчатой системе образования, строении планет, азам химии и физики. В математике Роман ограничился передачей арабских цифр и четырьмя действиями математики — не дети, остальное пускай сами додумают.
Теоретиков сменяют практики, увлекают Шишагова в кузницы, литейную и механическую
Наступает вечер, расходятся по своим жилищам писцы и мудрецы, гаснут огни в мастерских, и ноги несут Шишагова вокруг площади, мимо замерших в хороводе вторичных божеств. Туда, где его уже ждут. Айне приготовила чашу с пивом, Анлуан отложил в сторону очередной пергаментный свиток, вредина Креде запасла на розовом язычке несколько капель свежего яда, а Этайн… она просто ждёт. Роман принимает из рук матери питьё, рассуждает с отцом о смертоносных боевых приёмах, слушает рассказы о сравнительных достоинствах боевых колесниц, позволяет сестре пару раз куснуть своё бронированное самолюбие, но всё это время смотрит на неё. Любуется уложенными в сложную причёску волосами, всматривается в очертания нежных губ, замирает от трепета длинных ресниц, поражается ямочкам, при малейшем намёке на улыбку возникающим на нежных щеках. Пытается запомнить каждый поворот головы на точёной шейке — чтобы через мгновение понять тщету своих усилий — нет, не запомнить, не описать, не передать словами. Айне несколько раз заводила разговор о Ромином житье — бытье в вильских лесах, исподволь выясняла его статус. Это радует — значит, серьёзно рассматривают возможность породниться.
Потом они с Этайн выходят на улицу, прогуливаются по дощатым улочкам Колеса, при полном попустительстве охранников поднимаются на стены, любуются звёздами — и разговаривают. Он рассказывает о далёких безлюдных мирах, в ручьях которых валяются золотые самородки, о суровом краю, в котором живут узкоглазые охотники, копьями убивающие огромных китов. Она — о стадах коров и овец, пасущихся на зелёных лугах, чистых реках, стремящихся из озёрного края к морю, стадах идущих на нерест лососей, золотых облаках над бесконечными каменными изгородями.
— Почему ты не рассказываешь о своих подвигах? Если верить Азару, стен твоего дома не разглядеть за головами убитых врагов!
Этайн не видит в своём вопросе ничего странного — с детства привыкла слышать хвастливые рассказы воинов о боях и сражениях, видела доказательства их доблести, за волосы привязанные к поясам и дугам боевых колесниц.
— Я не собираю голов, не поедаю печень и сердце поверженных противников и не люблю хвастаться тем, сколько людей лишил жизни. Жалею, если приходится убивать.
Прохладная ладонь легко касается Роминой щеки:
— Не рассказывай об этом отцу — не поймёт. Извини, не думала, что бывают на свете мужчины, которые не любят хвастаться. Ты странный.
Иногда они просто молчат, стоя рядом на какой-нибудь башне. Потом он провожает её до двери, на прощание Этайн легко
Снегопады сменились холодной моросью ранних весенних дождей, потекли ручьи, вешние воды превратили окрестные болота в огромное озеро. Поплыли по небу стаи перелётных птиц. Ещё месяц — и закончится отведённое Романом на посещение здешних жрецов время.
— На чём мы вчера остановились? — Парабат не спеша шагает по галерее внешней крепостной стены, Роман идёт рядом — места хватает, здесь не то, что два философствующих пешехода, пара телег запросто разъедутся.
— Оглянись вокруг, — жрец остановился, переводя взгляд с медно — красной, покрытой поверху зелёной патиной крон, стены соснового бора на далёкую гладь заснеженного болота. Лес и болота, чернота ночи и солнечный свет, небесные созвездия и завитки узоров на поверхности древесины — во всём этом разнообразии скрыт один закон, одна изначальная сущность. Сущность настолько необъятная, что изучить и познать её невозможно, можно лишь постичь, затратив на это не одну жизнь. И именно в этом, наверное, состоит назначение человека в мире. Мы — глаза Бога, которыми он рассматривает самого себя. Но увидеть столь великое невозможно сразу. Человек в массе своей существо приземлённое. Большинство не пытается развить свои способности к постижению, а низводит непостижимое до уровня своего жалкого понимания. Дикий охотник обращается с мольбой к кривой деревяшке, проводящий дни среди лесов, рек, лугов и холмов пастух начинает ощущать в них божественную силу, но видит её как сонм забавных существах, подобных ему самому. Так, как способен представить его неразвитый мозг. Чем выше поднимается человек в своём развитии, тем больше картина сущего, складывающаяся в его представлении, соответствует реальности. Творец есть мир, который нас окружает. Если то, что ты вчера мне рассказал, верно, значит, Он ещё больше и величественнее, чем мы себе представляли. И мы все — тоже часть мира, и, значит, часть его. Что само по себе делает бессмыслицей всякие мольбы, направленные к Нему — он воспринимает вселенную целиком, и не различает столь малое явление, как отдельный человек или даже целый народ, как мы не считаем волос на своём теле — пока не лишаемся их вовсе.
— Но ведь жрецы обращаются к божественной силе, и небезрезультатно. Пекуница зажгла огонь на алтаре, не прикасаясь к растопке, просто протянув к ней руки.
— Твоя правая рука может почесать левую? Может. Божество присутствует в тварном мире в виде своих проявлений, и эти проявления могут взаимодействовать между собой — в пределах того закона, принципа, который лежит в основе всего. Огонь — стихия, одно из Его первичных проявлений, и развив себя до нужного уровня, человек способен взаимодействовать с ним. Ты ведь тоже немного способен на это?
— Зажечь не могу, — честно ответил Шишагов.
— Мне уже не угнаться за убегающим от меня сорванцом, но это не значит, что я не способен ходить. Тому, кто умеет что-либо делать, проще понять более высокую степень мастерства. Даже тому, кто не сможет овладеть этим навыком в должной степени. Готовясь к новому дню и отдыхая после прошедшего дня, ты сливаешься сознанием с миром, и твоя Маха делает это вместе с тобой — животное, не способное даже говорить, легко делает то, что мои ученики совершают в редкие моменты озарения, после длительной подготовки и приёма специальной пищи! Я не способен это повторить, но я понимаю, что именно вижу. Азар, ещё не доросший до этого опыта, считает, что вы просто валяете дурака. Почему ты так улыбаешься?