По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его дело. Внезапная смерть игрока. Идея в семь миллионов
Шрифт:
— Участвовал. Как десятки тысяч бойцов Армии Крайовой, Армии Людовой и других организаций Сопротивления. Кроме того, к сведению пана капитана, была еще шестисоттысячная армия, которая прошла от Ленино до Берлина. У каждого мог быть пистолет «вальтер», и каждый мог припрятать его на память.
— Из актеров в Варшавском восстании участвовали трое. Один был в Войске Польском. Из технического персонала на фронте были трое, один — в партизанах, один участвовал в восстании.
— А разве тот, кто не участвовал в войне, не мог раздобыть «вальтер»?
— Это
— Это не может служить уликой против меня.
— И все-таки это улика, — разъяснил прокурор, до этого в споре не участвовавший. — Конечно, весьма незначительная. Но из самых маленьких песчинок складывается солидный груз. Мы учитываем все. И то, что в вашу пользу, и то, что против вас. А что перевесит — решит суд.
— Мы установили, что никому из тех, кто мог подменить пистолет, разрешение на право носить оружие не выдавалось, — добавил капитан милиции. — Мы произвели обыск в вашем доме. Искали какой-нибудь след, что пистолет у вас был. Скажем, шомпол для чистки ствола, стреляные гильзы, тряпочку с масляными пятнами или бутылочку со смазкой. Обыск результата не дал.
— Значит, оружия у меня не было.
— Значит, мы не нашли следов того, что оно у вас было. Вы могли, готовя покушение, затереть даже мельчайшие следы. Ведь это умышленное убийство, оно готовилось задолго до двадцать восьмого сентября. Я официально заявляю, что обыск результата не дал. Ваша жена показала, что оружия у вас не было. Во всяком случае, она о нем не знает. Она объяснила также, что, когда занималась стрелковым спортом, спортивного оружия дома не хранила, а вы в ее тренировках не участвовали.
— И на том спасибо, — саркастически заметил допрашиваемый.
— Мы произвели обыск на квартирах всех подозреваемых, — сказал прокурор. — У вас есть их список. Я дал вам его при предыдущей встрече.
— Да, я наизусть его знаю.
— Мы сделали обыск и на квартире директора Голобли. Теоретически он мог иметь два пистолета. Один на законном основании, другой — тайком. Кроме того, мы обыскали весь театр.
— И безрезультатно?
— Безрезультатно.
— Я был в этом уверен. Директорский пистолет давно на дне Вислы или заброшен туда, где его до конца света не сыскать.
— Боюсь, что вы правы, — произнес капитан Лапинский.
— Вернемся к боевым патронам в чернильнице. Многие ли имели доступ в директорский кабинет? — спросил прокурор Ясёла.
— Директор Голобля очень много работает. Не только приходит на каждую репетицию и сам ставит пьесы. Он решает уйму хозяйственных и административных дел. Есть, правда, у нас и администратор, но большой роли он не играет. Голобля обычно сидит в кабинете. Там принимает и посетителей, работников театра и прочих. Если у кого дело к директору, он идет прямо в кабинет. Часто и Голобля вызывает сотрудников. Не проходит недели, чтобы все, кто значится среди ненадежных, хоть раз не побывали в директорском
— Значит, взять патрон из чернильницы мог кто угодно?
— Если напротив сидит директор, неудобно копаться в чернильнице.
— Но ведь случалось, что во время разговора пан Голобля отворачивался, звонил по телефону, доставал бумаги из шкафа? Есть там шкаф?
— Есть. Книжный шкаф. Документы директор всегда держит в столе. Чтобы патрон вынули в присутствии директора, по-моему, маловероятно. Голобля — человек решительный и энергичный. Через его кабинет за день проходило много людей, но долго никто не засиживался. Короткий разговор, директор решает, посетитель уходит. А за дверью ждет следующий.
— Выходя из кабинета, директор запирал его на ключ?
— Да. Когда ушел директор Дербич, Голобля распорядился врезать новый замок. Уходя из театра, запирал дверь собственным ключом и всегда носил его при себе.
— К замку полагаются три ключа. Куда девались два других?
— Один ключ внизу, в канцелярии у входа в театр. Бывает ведь, что в кабинет директора надо зайти во время его отсутствия. Канцелярия работает с утра до конца спектакля. Ключ висит на окне, на гвоздике. Насчет третьего ключа не знаю. Может, он тоже у директора?
— Вы, я вижу, пользовались ключом от кабинета, раз знаете, где он постоянно находится.
Павельский слегка улыбнулся.
— Что называется, «коварный вопрос». Могу ответить, пан прокурор: пользовался, и не раз. Но секретарши, которые посменно дежурят, могут подтвердить, что с момента, когда в афише появилась «Мари-Октябрь», я ключа ни разу не брал. А до того патронов в чернильнице не было.
— Кто чаще других брал ключ?
— Об этом лучше спросить секретарш. Думаю, что администратор и секретарь.
Прокурор посмотрел на офицера милиции.
— Проверим. — Капитан Лапинский сделал пометку в блокноте.
— И еще одно, — сказал Ясёла. — Вы сказали, что, уходя из театра, директор запирал дверь на ключ. А если он шел к секретарю, администратору или по каким-нибудь делам, не выходя из здания. Тогда он пользовался ключом?
— Или замок захлопывался автоматически? — дополнил вопрос капитан.
— Нет. Хорошо помню, что это был замок системы «Лучник». Отпирая или запирая кабинет, я видел на ручке надпись.
— Значит, снаружи кабинет запирался только ключом?
— Да.
— Вернемся к первому вопросу. Вы на него не ответили, разговор перешел на конструкцию замка. Ненадолго выходя из кабинета, директор поворачивал ключ?
— Нет. Кабинет оставался открытым.
— Вы могли, значит, зайти в кабинет, когда не было директора, и вынуть патрон из чернильницы?
— Как и любой, кто значится в вашем списке, пан прокурор. Но я этого не сделал.
— Откуда ж вы взяли боевой патрон?