По ком звонит колокол
Шрифт:
— По-моему, жизнь очень интересная штука, — сказал он Марии.
Она сидела рядом с ним на спальном мешке, обхватив руками ноги пониже колен. Кто-то приподнял попону, висевшую над входом в пещеру, и они оба увидели свет. Была все еще ночь, и утро ничем не давало себя знать, разве только когда он поднимал голову и смотрел сквозь сосны на звезды, переместившиеся далеко вниз. Но в этом месяце утро должно было наступить быстро.
— Роберто, — сказала Мария.
— Да, guapa.
— Сегодня в этом деле мы будем вместе, да?
— После того как начнется.
— А
— Нет. Ты будешь с лошадьми.
— А разве мне нельзя с тобой?
— Нет. У меня дело такое, что только я один и могу его выполнить, и я бы стал беспокоиться из-за тебя.
— Но ты придешь сразу, как только кончишь?
— Сразу, — сказал он и усмехнулся в темноте. — Вставай, guapa, надо поесть перед уходом.
— А спальный мешок?
— Сверни его, если уж тебе так хочется.
— Мне очень хочется, — сказала она.
— Дай я помогу.
— Нет. Пусти, я сама.
Она опустилась на колени, чтобы расправить и свернуть спальный мешок, потом передумала, встала с земли и так сильно встряхнула его, что он громко хлопнул в воздухе. Потом она снова опустилась на колени, разровняла мешок и свернула. Роберт Джордан взял оба рюкзака, осторожно держа их так, чтобы ничего не выпало из прорезов, и зашагал между соснами ко входу в пещеру, занавешенному пропахшей дымом попоной. Когда он отодвинул попону локтем и вошел в пещеру, на его часах было без десяти минут три.
38
Они были в пещере, и мужчины стояли у очага, в котором Мария раздувала огонь. Пилар уже вскипятила кофе в котелке. Она не ложилась с тех самых пор, как разбудила Роберта Джордана, и теперь, сидя на табуретке в дымной пещере, зашивала прорез во втором рюкзаке. Первый был уже зашит. Огонь, горевший в очаге, освещал ее лицо.
— Положи себе еще мяса, — сказала она Фернандо. — Набивай брюхо, не стесняйся. Все равно доктора у нас нет, вскрывать никто не будет, если что случится.
— Зачем ты так говоришь, женщина? — сказал Агустин. — Язык у тебя, как у самой последней шлюхи.
Он стоял, опираясь о ручной пулемет со сложенной и прижатой к стволу треногой, карманы у него были набиты гранатами, через одно плечо висел мешок с дисками, а через другое — сумка, полная патронов. Он курил папиросу и, поднимая кружку с кофе к губам, дул на кофе дымом.
— Ты прямо скобяная лавка на двух ногах, — сказала ему Пилар. — И ста шагов с этим не пройдешь.
— Que va, женщина, — сказал Агустин. — Дорога-то будет под гору.
— А верхний пост? Туда надо подниматься, — сказал Фернандо. — А уж потом под гору.
— Взберусь, как козел, — сказал Агустин. — А где твой брат? — спросил он Эладио. — Твой прекрасный братец смылся?
Эладио стоял у стены пещеры.
— Замолчи, — сказал он.
Эладио нервничал и раздражался перед боем. Он подошел к столу и начал набивать карманы гранатами, беря их из обтянутых сыромятной кожей корзин, которые были прислонены к ножке стола.
Роберт Джордан присел рядом с ним на корточки. Он сунул руку в корзину и вытащил оттуда четыре гранаты. Три из них были овальные
— Откуда они у вас? — спросил он Эладио.
— Эти? Это республиканские. Их старик принес.
— Ну, как они?
— Valen mas que pesari [106] , — сказал Эладио. — Сокровище, а не гранаты.
— Это я их принес, — сказал Ансельмо. — Сразу шестьдесят штук в одном мешке. Девяносто фунтов.
— Вы ими пользовались? — спросил Роберт Джордан у Пилар.
— Que va, пользовались, — сказала женщина. — С этими самыми Пабло захватил пост в Отеро.
Услышав имя Пабло, Агустин начал ругаться. Роберт Джордан увидел при свете очага, какое лицо стало у Пилар.
106
они стоят больше, чем весят (исп.)
— Прекрати, — резко сказал он Агустину. — Нечего об этом говорить.
— Они никогда не отказывают? — Роберт Джордан держал в руке покрашенную серой краской гранату, пробуя ногтем предохранительную чеку.
— Никогда, — сказал Эладио. — Такого еще не бывало, чтоб не взорвалась.
— А быстро взрывается?
— Как упадет, так и взрывается. Быстро. Довольно быстро.
— А эти?
Он поднял похожую на банку гранату, обмотанную проволокой.
— Эти дрянь, — ответил ему Эладио. — Они хоть и взрываются и огня много, а осколков совсем нет.
— Но взрываются всегда?
— Que va, всегда! — сказала Пилар. — Всегда ничего не бывает ни с их снаряжением, ни с нашим.
— Но вы сами говорите, что те взрываются всегда.
— Я не говорила, — ответила ему Пилар. — Ты спрашивал других, а не меня. Я такого не знаю, чтобы эти штуки всегда взрывались.
— Все взрываются, — стоял на своем Эладио. — Говори правду, женщина.
— Откуда ты это знаешь? — спросила его Пилар. — Бросал-то их Пабло. Ты в Отеро никого не убил.
— Это отродье последней шлюхи… — начал Агустин.
— Перестань, — резко оборвала его Пилар. Потом продолжала: — Они все одинаковые, Ingles. Но ребристые удобнее.
Лучше всего швырять их парами, по одной каждого типа, подумал Роберт Джордан. Но ребристые бросать легче. И они надежнее.
— Ты думаешь, что придется бросать гранаты, Ingles? — спросил Агустин.
— Может быть, — сказал Роберт Джордан.
Но, сидя на корточках и разбирая гранаты, он думал: это невозможно. Не понимаю, как я мог обмануть самого себя. Мы пропали, когда они окружили Глухого, так же как Глухой пропал, когда снег перестал идти. Ты просто не можешь допустить такую мысль. А тебе нужно делать свое дело и составлять план, который, как ты сам знаешь, неосуществим. Ты составил его, а теперь ты знаешь, что он никуда не годится. Сейчас, утром, он никуда не годится. Ты вполне можешь захватить любой из постов с теми, кто у тебя есть. Но оба поста ты захватить не сможешь. Во всяком случае, нельзя ручаться. Не обманывай самого себя. При дневном свете это невозможно.