По льду
Шрифт:
– В самом прямом смысле, Леш. И дело не только в том, что будут писать СМИ про сына владельца «НИС-групп». Дело еще и в нашей с ним договоренности. Если я не буду ей следовать, то про хоккей можно забыть.
– Я вижу, что у вас с ним напряженные отношения, но чтобы настолько… – Миронов потупился и перевел взгляд в пол.
– Давай не будем об этом. Ты мой лучший друг, но обсуждать взаимоотношения с отцом – значит, повесить на тебя свой груз. Я этого не хочу. – Николай снял руку с плеча Миронова и подошел к скамье, на которой стояла его спортивная сумка. Он небрежно закинул в нее свои вещи. Подцепив черную лямку, повесил сумку на плечо и направился
– Если захочешь об этом поговорить, ты знаешь мой номер, – бросил напоследок Миронов, однако Николай уже скрылся за дверью.
Через несколько минут Литвинов оказался за пределами «Минск-Арены». Он шагал по парковке и внимательно смотрел себе под ноги. Начало сентября выдалось теплым. Солнечные лучи играли на асфальте. Легкий ветер обдувал его кожу, а заодно и освежал мысли. Николай подошел к своему автомобилю – черному «мазерати ГранТуризмо» и просунул руку в карман толстовки. Достав ключ в виде таблетки, он нажал на кнопку, машина издала легкий писк, и в следующее мгновение Литвинов открыл багажник и бросил туда спортивную сумку. Затем уселся на водительское сиденье, завел машину и ловко вырулил с парковки.
Дорога домой была недолгой: дом Литвиновых находился в двух километрах от «Минск-Арены», возле водохранилища «Дрозды». Уже через десять минут Николай остановился у ворот дома, вышел из машины и передал ключи охраннику, зрелому мужчине с короткостриженой головой, велев тому загнать машину во двор. А сам направился в дом.
Николай жил вместе с отцом в таунхаусе, разделенном на две части. В первой половине жил его отец, а во второй – он сам. Общая зона находилась на первом этаже, в месте соединения двух половин. Здание представляло собой верхушку буквы «Т», внутри которой был выход во внутренний двор, к бассейну и зоне отдыха. Фасад дома не отличался разнообразной цветовой гаммой: серые стены в сочетании с коричневыми рамами стеклянных окон и наличников дверей. Наружная часть таунхауса была полностью защищена от людских глаз, а внутренняя – полностью застеклена. Территория внутреннего фасада, помимо расположения на ней летней террасы и бассейна, была озеленена низкорослыми кустарниками. Николай любил проводить там большую часть своего свободного времени.
Ступая по территории таунхауса, Литвинов хотел было заглянуть к отцу, чтобы поздороваться, но задумался и уже успел завернуть в свое крыло. Он знал, что отец сегодня не поехал на работу, так как была суббота, а потому вполне мог детально посмотреть матч в исполнении своего сына. Александр Литвинов не питал страсти к хоккею. Это было чистой правдой. Его под дулом пистолета не загнать на ледовую арену, если того не требуют обстоятельства. Однако за играми сына он следил. Потому что преследовал в этом свой интерес.
Отворив стеклянную дверь, Николай переступил порог и бросил сумку на кушетку, стоявшую у входа. Не снимая обуви, завернул на кухню, чтобы выпить воды со льдом, однако по пути все же наткнулся на отца. Александр Юрьевич поджидал сына в гостиной, расположившись на диване, что стоял возле лестницы. Его широкая спина была выпрямлена, а сам он держал в руках планшет с открытой сводкой спортивных новостей.
– Привет, – проговорил Николай, обогнув белый кожаный диван. Садиться он не собирался.
Литвинов-старший медленно перевел взгляд на сына, отложив планшет на стеклянный журнальный стол. Отец испытующе смотрел на него, ожидая разъяснений. Тишина охватила гостиную. Сквозь приоткрытую дверь, ведущую во двор, дул ветер, заставляя листья монстеры [3]
С самого детства ему твердили, что он должен быть лучшим во всем: в учебе, в спорте, в карьере. И он не противился этому, потому что осознавал, что только повиновением может заслужить любовь своего отца. Кроме отца у него не было никого. Его мать погибла, когда Николаю было пять лет, он уже и не помнит детали того злосчастного вечера, потому что был слишком мал. Николай хотел узнать, что же тогда произошло, но отец пресекал любую попытку завести разговор на эту тему. После трех фиаско парень уже и не пытался.
3
Монстера – крупное тропическое растение.
– Не хочешь сам – я начну разговор. Объясни, пожалуйста, как вы умудрились проиграть стартовый матч? – гнусавым голосом спросил Александр Юрьевич.
Николай хотел повернуться лицом к панорамному окну, чтобы не сталкиваться с холодным взглядом отца, но не смог пошевелиться. Он помнил, что в разговорах отец не любил, когда собеседник поворачивался к нему спиной. Потому остался в том же положении, только нервно сжал пальцы и губы.
– Так вышло. Это наша первая игра в новой лиге. Мы старались, ты это знаешь. Нам не хватило лишь нескольких секунд, чтобы выйти в овертайм, – сухо ответил Николай. Он уже давно научился достойно держаться в таких разговорах.
– Знаю, я видел. Только вот не понял, почему ты сидел, распластавшись на льду, вместо того чтобы подняться и достойно доиграть. – Александр Юрьевич откашлялся и встал с дивана.
Подняться Литвинову-старшему удалось не сразу. Виной тому был возраст и низкая физическая активность. В свои пятьдесят лет Александр Юрьевич обладал характерной возрастной полнотой. Личный врач давно рекомендовал ему заняться спортом: ходьбой с палками или плаванием. Но Литвинов-старший никак не находил на это время: он постоянно занимался делами «НИС-групп». Оказавшись на ногах, Александр Юрьевич подошел к сыну и заглянул ему в лицо.
– Я все еще жду от тебя объяснений.
– Мне нечего сказать. Я знаю свою ошибку. Но повернуть время вспять мне не под силу.
Губы Александра Юрьевича расплылись в ухмылке. Он посмотрел на сына и увидел в нем молодого себя. Непоколебимого, стойкого, дерзкого и местами заносчивого. Николай определенно унаследовал большую часть его черт. Это отрицать Литвинов-старший никак не мог. Их разговоры часто превращались в ссоры из-за одинакового темперамента. Если в общественных местах Николай и слова плохого не мог сказать про отца, чтобы пресса не написала ничего гадкого, то дома предпочитал отстаивать свою точку зрения и спорить.
– Ты понимаешь, что это не тот разговор, в котором ты можешь показывать характер? Я в два счета могу забрать у тебя хоккей.
– Ты не посмеешь, – крепко сжав пальцы в кулаки, процедил Николай. В секундной тишине был уловим скрежет его зубов.
Александр Юрьевич положил руку на плечо сына и приблизился к его уху. Он слышал, как прерывисто дышал Николай, и удостоверился, что задел сына за живое. С силой сжав его плечо, Литвинов-старший прошептал:
– По условиям нашего договора еще как смею.