По лезвию бритвы
Шрифт:
10
По возвращении в трактир я выпил бутыль эля и проспал почти полтора дня, поднявшись с постели лишь раз, чтобы перехватить тарелку яичницы и вкратце поведать Адольфусу о своем приключении. О том, что именно произошло с киренцем, я рассказывал довольно туманно. Чем меньше народу знает, тем лучше для всех. Разумеется, мой рассказ создал у Адольфуса должное впечатление.
Следующую неделю я посвятил работе и ходил по своим делам, стараясь соблюдать всю возможную осторожность. Я оглядывался по сторонам и путал следы на случай, если за мной следят, но, насколько я мог судить, никому
Я уже начинал думать, что все так и будет. Я провел несколько долгих ночей в размышлениях о монстре, но даже если бы я захотел заняться его поисками, мне не от чего было оттолкнуться. И, по правде говоря, игрой в сыщика я был сыт по самое горло: прикидываться агентом оказалось делом даже менее приятным, чем быть им.
Затем банда Колотого Кинжала объявила войну шайке островитян из окрестностей порта, и у меня не оставалось времени думать о чем-то еще, кроме спасения собственного предприятия. Целыми днями я вынужден был объяснять тупорылым еретикам, почему не обязан платить им мзду со своих операций, а вечерами приходилось уверять компанию испорченных наркотой грубиянов, что я не сошел с ума и не собираюсь вторгаться на их территорию. В общем, времени на внеклассные занятия не хватало.
Что же до остального Ригуса, то важные люди предали вопрос забвению, а маловажные люди просто не брались в расчет. Лед сковал крепкой печатью все это дело. В народе бродили слухи о черной магии и демонах тени, и на некоторое время даже возник небывалый спрос на защитные амулеты сомнительного свойства, особенно среди киренцев, людей по природе своей суеверных. Но жизнь Низкого города состоит из повседневных забот и труда, и с наступлением зимы дело об убийстве Тары Потжитер кануло в царство мрачных воспоминаний.
Я думал нанести очередной визит Синему Журавлю и рассказать о том, что произошло. Сделать это я посчитал своим долгом, но затем понял, что задолжал ему слишком много, а поскольку мне никогда не удалось бы рассчитаться сполна, то решил списать и этот последний свой долг. Журавль понял бы, даже если бы не поняла Селия. Если долго ковырять болячку, она начинает кровоточить. Эта глава моей жизни была закончена. Что касается меня, то я считал нашу встречу лишь случаем.
Несмотря на уговоры Аделины, Воробей отказывался оставаться всю ночь в стенах «Пьяного графа». Точно свой полуручной тезка, он прилетал поклевать крохи и снова выпархивал на волю, не говоря ни слова. Однажды я поймал его на воровстве из соседней лавки, и мальчишка исчез на неделю, заставив Аделину переживать и дуться на меня, но потом как-то вечером он опять объявился, проскользнув через заднюю дверь, как ни в чем не бывало.
Хотя оседлая жизнь не прельщала мальчишку, он всегда был рядом, когда я нуждался в нем, и сделался хорошим, если не сказать ценным помощником в моем деле. Я не подпускал его близко к тайнам своего ремесла и не давал серьезных поручений, однако пара молодых ног оказалась полезной, когда надо было передать сообщение, и я понемногу привыкал к его едва заметному присутствию. Он принадлежал к числу тех редких личностей, которых не обременяет нужда наполнять окружающее пространство риторическим словоблудием.
Адольфус
— Легче принять пять ударов в грудь, чем один в голову, — объяснял Адольфус; его жирное лицо заливал пот, когда во двор вошла его жена. — Никогда не опускай руки, — продолжал он, и рядом Воробей копировал его действия в миниатюре.
Голос у Аделины был такой тихий, что в тех редких случаях, когда она повышала его громче шепота, он казался почти что криком.
— Пропала еще одна девочка, — сказала она.
Я напомнил себе, что надо выдохнуть дым. Адольфус опустил руки.
— Когда? Кто? — спросил он низким сдавленным голосом.
— Вчера вечером. Мне сказала об этом Энн из булочной. Гвардейцы ищут ее сейчас. Девочку я не знаю. Энн сказала, что ее отец — портной, который живет рядом с каналом.
Адольфус бросил на меня хмурый взгляд, потом повернулся к Воробью.
— Тренировка окончена. Умойся и помоги Аделине.
Я заметил недовольство мальчика тем, что его исключили из разговора, но Адольфус мог проявить суровость своего нрава, и потому Воробей предпочел придержать язык за зубами.
Мы продолжили разговор, лишь оставшись с Адольфусом наедине.
— Что ты об этом думаешь? — спросил Адольфус.
— Возможно, девочка потерялась, когда играла в «крысу в норе». Или приглянулась какому-нибудь работорговцу и теперь сидит в бочке, которую везут на восток. Возможно, отец избил дочь до смерти да спрятал где-нибудь тело. Могло случиться все, что угодно.
Его единственный глаз уставился на меня, выполняя, как всегда, двойную работу.
— Все, что угодно, отлично. Это они?
Обычно лучше допустить самое худшее и исходить из этого.
— Возможно.
— Что ты намерен делать?
— Ничего. Я не стану совать свой нос в это дело.
Правда, я сомневался, что сделаю такой выбор. Если это работа той же компании, что убила Тару Потжитер, быть неприятностям. Корона непременно позаботится об этом. Возможно, властям нет дела до мертвого ребенка из рабочей семьи Низкого города, но ясно как день, что они захотят узнать, кто вызывает существ из потустороннего мира. Только Короне позволено развлекаться темным искусством — привилегия, которую охраняют с особым тщанием. И так как отныне я был единственной связующей нитью с тем, что убило киренца, этого одного было достаточно, чтобы заслужить аудиенцию в подземельях Черного дома.
— Думаешь, убийцы девочки станут преследовать тебя? — спросил Адольфус.
— Я наигрался в законника.
— И думаешь, твои бывшие товарищи позволят тебе легко от них отделаться?
Я промолчал. Адольфус сам знал ответ.
— Прости, что толкнул тебя на это.
Мне стало очень неловко перед сединой в его бороде и проплешинами в шевелюре.
— Думаю наведаться в Гнездо, может, удастся найти выход из положения. Пришло время побеседовать с Журавлем.