По лезвию бритвы
Шрифт:
— Другими словами, убивать подростков.
— Можешь назвать это так, если тебе угодно.
— И заражать их чумой?
— К сожалению, этого требует ритуал. Необходимость, хотя и неприятная.
— Особенно для них.
Брайтфеллоу с жаром вмешался в нашу беседу:
— Зачем ты ему все это рассказываешь? Убей его, пока он не разрушил все, чего мы добились!
— Никто не будет предпринимать необдуманных действий, — скомандовала Селия.
— Каким образом оказался замешан в этом ты, Брайтфеллоу? Радеешь о пользе городу? Что-то мешает мне записать тебя в филантропы.
—
— Тогда ради женщины?
Маг отвел взгляд, но я знал ответ.
— Ты думал, убьешь пару детишек — и она сразу влюбится в тебя до беспамятства, так?
— Я не дурак. Знаю, что ничего для нее не значу. Я никогда ничего для нее не значил, ни тогда в Академии, ни теперь. Она сказала мне, что ей нужна моя помощь. Я не мог допустить, чтобы она делала это в одиночку. — Брайтфеллоу говорил не со мной, но я был единственным человеком, кто слушал его.
— Никто для нее ничего не значит. Что-то надломилось в ней очень давно. Она не виновата, но это не имеет значения. Сломанного уже не починить. Она много говорит о Ригусе, о Низком городе, но их для нее не существует. Люди для нее не существуют.
— Ты существуешь, — возразил колдун. — У нее есть только ты — и ты за это умрешь.
Селия вышла из оцепенения.
— Джонатан… — начала она, но Брайтфеллоу уже принял решение.
Затем произошло четыре события, более или менее одновременно. Брайтфеллоу поднял руку, чтобы исполнить свое заклинание, но, прежде чем он успел пустить магию в дело, раздался звук шипящего на огне мяса и воздух наполнился запахом горелой плоти. Это было второе событие. В-третьих, я укрылся за Селией, или мне только так показалось.
Четвертое событие произошло очень быстро, Селия даже и не заметила.
Брайтфеллоу опустил глаза на красную пробоину, которую больше не покрывала кожа, глубокое отверстие, сквозь которое виднелись его желтоватые ребра. Маг снова поднял глаза, зашатался и рухнул вперед.
Рука Селии еще светилась блеском магического заклинания, убившего Брайтфеллоу. Тело моментально было забыто, и Селия заговорила сразу, не раздумывая:
— Прежде чем ты что-нибудь сделаешь, прежде чем что-нибудь скажешь, ты должен кое-что знать. — При этом она стремительно отскочила от меня, чтобы я не смог до нее дотянуться. — То, что сделал Учитель, созданные им обереги, нельзя повторить. Это ты понимаешь? Я не хотела использовать детей, поверь мне, не хотела. Я провела последние десять лет в этой проклятой башне, готовясь к этому дню, готовясь к смерти Отца. Я бы очень хотела, чтобы у меня вышло лучше. — Она на мгновение закрыла глаза, снова открыла их. — Клянусь Перворожденным, мне бы очень хотелось справиться с этим лучше. Мне не удалось. Со смертью Учителя его обереги долго не протянут. Сейчас зима, но погода станет теплее. Ты не представляешь, что будет, если чума вернется.
— Я помню, что такое чума. Мне можешь об этом не говорить.
Селия издала вздох понимания.
— О да, тебе это известно не хуже меня.
Я думал, она продолжит. Но Селия замолчала, и слово взял я.
— Для чего тебе понадобился Воробей?
— Нам нужен ребенок, способный к Искусству. Их не так-то легко найти. — В ее голосе появились
— И ты знала, что его похищение вынудит меня свести счеты с Веселым Клинком.
— Да.
Я пытался скрыть чувства, которые она могла прочесть на моем лице. Должно быть, мне это не удалось, потому как Селия плотно сжала губы и огрызнулась в ответ:
— Не смотри на меня так. Я могла бы убить тебя, и ты это знаешь. Я могла бы спустить на тебя эту тварь в любой момент или заморозить в снегу.
— Ты дрянь.
Мне казалось, будто что-то внедрилось в мой мозг, словно некое иглистое существо пустило корни в самом центре моего черепа и теперь начинало терзать внешние ткани. Единственное, что удерживало меня на ногах, была чересчур большая доза амброзии, и мне приходилось напрягать силы, чтобы пробиться сквозь гулкое эхо в ушах и услышать Селию.
— Что с тобой произошло?
— Я хорошо понимаю, с чем я связалась. У меня нет иллюзий. Но я не могу допустить, чтобы дело Учителя пропало даром, и я не допущу возврата к прежнему. Десять тысяч мертвых матерей, двадцать тысяч мертвых отцов, сложенных в штабеля, как стены; больше, чем ты сможешь насчитать за неделю. Лето за летом, год за годом. Я не надеюсь, что ты простишь меня, сомневаюсь, чтобы кто-то меня простил, но следующим летом жители Низкого города не будут разлагаться под солнцем, как падаль.
— Похоже, с такой высоты трудно разглядеть лица. Выкопай из земли ребенка, и, может, тогда ты достигнешь своих целей иначе.
— Я знала, что ты не поймешь.
— Наверное, я не такой альтруист, как ты. Сегодня я убил несколько человек, и некоторые из них этого не заслужили.
— Люди умирают, — сказала она, и с этим сложно было поспорить. — Я сделала то, что сделала, и надеялась, что ты никогда не узнаешь. Но все слишком далеко зашло, чтобы остановиться. Я не допущу, чтобы жертвы были напрасны. Я в большом долгу перед ними. И я никому не позволю остановить меня, даже тебе. Но ведь ты попытаешься, верно?
— Да.
— Помнишь тот день перед тем, как ты ушел на Войну?
— Да.
— Помнишь, что ты сказал мне тогда?
— Да.
— Ты ошибался. Я похожа на тебя гораздо сильнее, чем ты думал.
— Нет, Селия, — ответил я, поднимая в руке ее медальон, тот, который она носила с тех пор, как я впервые встретил ее. Тот, который она использовала для того, чтобы привязать к своей душе уродливую тварь из пустоты. Медальон, который я сорвал с ее шеи пару мгновений назад, когда Селия спасла мою жизнь. — Ты совсем не такая, как я.
Ее руки метнулись к шее.
— Как… как ты успел…
— Я забираю Воробья, — сказал я, снимая мальчика со стула и взваливая себе на плечо.
Кулон я держал на вытянутой руке. Он будто извивался у меня на ладони, согревая ее каким-то неестественным теплом.
— Мальчик в порядке, он не заражен, с ним все хорошо, — запинаясь, произнесла она. Ее глаза широко раскрылись, сосредоточив все внимание на безделушке. — Немедленно положи медальон на пол, ты просто не понимаешь, что это такое, ты должен немедленно…