По материкам и океанам
Шрифт:
— Где же город? — спрашивали моряки.
— Да вот он, — отвечали японцы.
Значит, куча серых домишек — это и есть Нагасаки!
Прием у губернатора, долгий и нудный, оказался к тому же и бесплодным. Губернатор взял письмо о торговле между Россией и Японией, переданное по поручению русского правительства, но, еще не зная его содержания,
Здесь утерян лист…
обо всем поточнее. Гончаров был вызван туда же. Он сел на купеческую шхуну.
Вечером, когда стемнело, со шхуны увидели,
Все больше украшенных цыновками джонок с красно-бурыми парусами из древесных волокон плыло навстречу шхуне. Ни на одной реке в мире нет такого огромного лодочного флота, как на Янцзыцзяне, главной реке Китая.
У Шанхая в этих лодках, под двускатными навесами, ютились сотни тысяч человек, не имеющих другого крова. Целые поколения бедняков не знали иной жизни, кроме беспокойной жизни на воде. Среди жилых лодок, густо стоявших в несколько рядов, с трудом пробирались лодки сборщиков налогов, чиновников, торговцев.
За мачтами джонок показались раззолоченные кумирни, высокие, красивые дома и сады Шанхая. По набережной спешили с ящиками чая, с тюками шелка проворные носильщики. На рейде виднелись легкие очертания военных китайских джонок с тонкими мачтами, наклоненными в разные стороны.
Некоторые дома и большие лавки были заколочены, заперты: капиталисты и купцы сбежали от тайпинов. Но жизнь в порту шла своим чередом. Кругом сгружали и нагружали товары, люди торопились, бранились, перекликались.
Гончаров знакомился с Шанхаем. Он потолкался в толпе на китайском базаре, который напомнил ему московский толкучий рынок или ярмарку губернского города: тот же шум, такие же харчевни и даже нечто похожее на щи варится в котлах.
На городском валу, вблизи лагеря правительственных войск, Гончаров видел, как солдаты схватили вдруг в толпе какого-то смирного человека и поволокли за собой. Им полагалась награда за каждого пойманного «мятежника». Но захватить живьем тайпина было не так-то просто, и поэтому негодяи хватали первого попавшегося прохожего, рубили ему голову и получали за это деньги.
Побывал писатель и на «променаде», отведенном для загородных прогулок европейцев. Когда два китайских всадника случайно заехали туда, английский офицер зверски избил их палкой; один из всадников в беспамятстве свалился с лошади.
Моряк с английского судна развлекался тем, что оттаскивал в сторону за волосы всех китайцев, которых случалось ему обгонять на улице. Плюгавый хозяин европейской гостиницы беспощадно колотил «желтокожих».
— Обогащаются за счет китайцев, отравляют их опиумом, да еще и презирают свои жертвы! — негодовал Гончаров. — За опиум китайцы отдают не только чай и шелк, но и свою кровь, энергию, ум, жизнь. Англичане и американцы хладнокровно берут все это и превращают в деньги. Пусть товар будет ядом — лишь бы нажива. Цивилизованная нация! Не знаю, кто из них кого мог бы цивилизовать: не китайцы ли англичан…
Писатель не раз говорил, что китайскому народу суждено в
Гончаров видел только один из уголков страны и то мельком. Многое так и осталось ему неясным. Русские моряки жили в Шанхае недолго: Путятин получил известие, что началась русско-турецкая война и что англо-французская эскадра идет к Черному морю с явным намерением поддержать турок. С часу на час могла начаться большая война. Опасаясь, что англичане попытаются захватить шхуну, Путятин приказал ей ночью сниматься с якоря и идти к «Палладе».
Вскоре вся русская эскадра незаметно покинула Седельные острова и ушла в Нагасаки. Снова потянулись бесконечные и почти бесплодные переговоры. Да никто уже и не надеялся на их быстрое завершение. Моряков больше волновало будущее эскадры.
Русские корабли находились в чужих водах. За эскадрой следили. В ближайших портах стояли наготове не только английские военные парусники, но и железные пароходы. Со вступлением в войну Англии и Франции «Паллада» могла оказаться в западне.
И Путятин решил идти в нейтральный испанский порт Манилу, на Филиппинские острова. Там он надеялся прежде всего хорошо отремонтировать «Палладу». По поводу того, что будет дальше, молодые офицеры строили самые смелые планы: один предлагал напасть на английский порт в Австралии, другой считал, что вернее идти к Индии.
Однажды Путятин позвал к себе в каюту командира «Паллады» Унковского, Посьета и Гончарова.
— Господа, — сказал адмирал, — я принял решение, которое прошу сохранить в тайне. Если будет бой и мы не одолеем неприятеля, то фрегат должен сойтись с вражескими кораблями вплотную. После этого мы взорвем нашу «Палладу» и погибнем с честью.
Что же Гончаров? Как отнесся он к этому разговору? С необыкновенным упорством и рвением писатель стал приводить в порядок свои записки. Он торопился. Страница за страницей, исписанные мелким почерком, ложились в его портфель. Что бы ни случилось — писатель должен исполнить свой долг…
«Паллада» по пути к Маниле заходит на Ликейские острова, или, как их называют, острова Рюкю. И тут едва не оканчивается ее плавание. Бурный океан толкает корабль туда, где на опаснейшем рифе кипят буруны.
Словно конь над пропастью, упирается судно, уцепившись за дно якорями. Но выдержат ли канаты? Ветер все усиливается. Смерть — в двухстах саженях. И ничего нельзя сделать. Эта невозможность действия особенно тягостна, особенно нестерпима; она порождает даже в самых смелых тупое чувство тоски.
Английский миссионер, наблюдавший с берега, как судно постепенно тянет на рифы, принялся молиться за упокой души русских моряков… Но он поспешил. Канаты выдержали, и как только ветер немного переменил направление, корабль проскользнул в бухту.
Благодатные Ликейские острова уже привлекли внимание Соединенных Штатов Америки. Американцы оставили здесь несколько матросов, двух офицеров и бумагу, в которой суда всех других наций извещались, что острова взяты американцами «под свое покровительство». Разумеется, островитян не спрашивали, нуждаются ли они в таком покровительстве.