По материкам и океанам
Шрифт:
Хозяйка дома заметила, что Потанины интересуются растениями. Выйдя провожать гостей, она, показывая сначала на вяз, а потом на тополь, повторяла:
— Жюйшо! Вытхуон!
Александра Викторовна подружилась со старой крестьянкой и радовалась, когда та приходила в лагерь экспедиции.
Висячие мосты над потоками Сычуани, стены монастыря Гумбум, берега знаменитого голубого озера Куку-Нор, снежные перевалы в верховьях горной реки Харын-гол, оазисы провинции Ганьсу и, наконец, пыльные бури пустыни Гоби сменяли друг друга на заключительном этапе китайско-тибетского путешествия Потаниных. Результаты этого
Когда возник проект четвертой экспедиции Потаниных, Александре Викторовне было почти пятьдесят лет. К жестокому ревматизму, которым она заболела еще во время первого путешествия, прибавились сердечные недомогания. Она крепилась, не подавала виду, больше всего боясь, что ее болезни расстроят планы Григория Николаевича. Если Григорий Николаевич узнает, то непременно всполошится и либо вовсе откажется от участия в экспедиции, либо поедет один.
Но разве это можно допустить? Кто же поможет ему вести дневники? Кто возьмет на себя пусть незаметную, но очень важную черновую работу — хотя бы приведение в порядок собранного?
Осенью 1892 года Потанины были уже в пограничном с Монголией городке Кяхте, откуда намеревались снова отправиться к восточным окраинам Тибета и побывать затем в китайской провинции Сычуань, чтобы продолжить изучение этих мест, начатое в предыдущую экспедицию.
С утра до вечера толпились кяхтинцы в комнате, где на перепутье поселились Потанины. Тут слышались монгольская речь, а иногда и пение: Григорий Николаевич записывал народные песни и легенды. Приходили кяхтинские старожилы, запросто бывали политические ссыльные. Всех притягивали к себе Потанины своей теплотой, сердечностью и дружеским вниманием.
Александра Викторовна, неизменно приветливая, встречала гостей. Была она так бледна, что кяхтинцы, как и петербургские знакомые, тоже уговаривали ее отказаться от путешествия.
— Что вы! — возражала она. — Если я останусь, тогда и Григорий Николаевич не поедет. Я с ним всегда всюду хожу, а то он что-нибудь да забудет. Ужасно стал рассеянным. После нашего последнего путешествия он читал доклад в Географическом обществе и явился на заседание без галстука. Хорошо еще, что председатель заметил это, снял с кого-то галстук и повязал ему… И очень прошу вас: пожалуйста, не пугайте Григория Николаевича. Я просто немного устала в дороге.
Григорию Николаевичу не терпелось поскорее начать работу. Пустыня Гоби его уже не интересовала, и он решил миновать ее как можно быстрее. Может быть, при выборе средства передвижения ему нужно было больше подумать об удобствах путешествия и здоровье Александры Викторовны. Но Григорий Николаевич, как и многие целиком поглощенные своим делом люди, иной раз, к сожалению, почти переставал замечать все, что не имело прямого отношения к науке…
Потанины поехали в двуколке монгольских почтарей. Ощущения, испытываемые при этом, трудно сравнить с чем-либо — разве только с самочувствием человека, сидящего в бочке, которая, подпрыгивая, катится вниз с крутой горы.
В монгольской двуколке нет оглобель. Ее влекут за поперечную перекладину дышла двое мчащихся сломя голову всадников. Нередко перекладина срывается с седел и дышло с размаху падает на землю. Пассажиры сидят спиной к лошадям,
Рядом с повозкой, поднимая страшную пыль, мчатся еще десятка полтора всадников, чтобы время от времени на скаку сменять тех, которые волокут ее. Добавьте к этому не смолкающие целый день крики, грохот окованных железом колес, отчаянную тряску, при которой нельзя сказать спутнику слово без боязни откусить язык, — и у вас будет некоторое представление о поездке со старинной монгольской почтой.
В Пекине Александра Викторовна расхворалась. Врач русского посольства осмотрел ее:
— Вам нельзя ехать дальше. В крайнем случае, хорошенько отдохните здесь, в Пекине. И берегите себя. Ваше сердце… — И врач покачал головой.
Александра Викторовна, послушавшись совета, редко показывалась на улице, стараясь «отлежаться». Расстроенный Григорий Николаевич твердил, что это он виноват во всем.
Постепенно к больной вернулись силы, и она настояла на продолжении путешествия. Накануне отъезда Потаниных весь их отряд собрался в посольстве. Молодой русский геолог, посланный для изучения геологического строения Внутренней Азии, сфотографировал всех на память.
Этим молодым геологом был Владимир Афанасьевич Обручев, будущий ученый с мировым именем.
В двух грузовых телегах Потанины, одетые, чтобы не возбуждать любопытства праздных зевак, в китайские костюмы, отправились по дороге к городу Сиань. Стояла холодная погода. Путники ночевали в «дянях» — китайских гостиницах, вернее — постоялых дворах, где не было печей.
«Мерзнешь на улице, а в комнате, где нет ни солнца, ни печки, — вдвое. Эта невозможность хотя на минуту погреться ужасно как-то затрудняет и лишает энергии», — писала с дороги знакомым Александра Викторовна. От нее редко слышали жалобы на тяготы путешествия; эти строчки показывали, что ей становилось уже невмоготу.
Вставали затемно — в три-четыре часа утра, торопливо запивали чаем пресные лепешки и рассаживались по телегам. В одиннадцать часов караван останавливался. Кормили мулов, ели сами — обычно постную лапшу. Затем двигались до позднего вечера. А там — ночлег на выстуженном постоялом дворе, где ветер свистит в щелях и где не всегда найдешь жаровню с углями, около которой можно погреть озябшие руки.
Желтой реки Хуанхэ Потанины достигли в самый разгар ледостава. В мутных водах кружились льдины, густо шла шуга. Лодочники уже потеряли одно судно, унесенное льдом, и не хотели даже слышать о переправе: раз река сердитая, зачем дразнить ее?
Пять дней жили Потанины в темном амбаре без окон. Дверь все время держали открытой, чтобы выходил дым от костра из старых досок и соломы, у которого грелась больная Александра Викторовна. На шестой день переправу наладили.
Вскоре Потанины были в Сиане. Город, который тысячелетие назад считался столицей Китая, окружали старинные стены, по длине уступающие лишь стенам Пекина и Нанкина. Около них ютились ремесленники, выделывавшие кожи или изготавливавшие курительные приборы и благовонные свечи. Из кузниц летели искры.