По моей могиле кто-то ходил
Шрифт:
Она прижалась пылающим лбом к стеклу.
– По нашей милости он уже стал соучастником тройного убийства: мне кажется, что это уже слишком.
Семеня мелкими шажками, с виноватым лицом обвиняемого, появился Гесслер в окружении Паоло и Фредди.
– Хо! Камарад, – позвал Фредди, подходя к Варнеру, – тебя зовет твой дружок.
Варнер бросил газету и вышел.
– Они должны подготовить кран для погрузки, – пояснил Фредди Франку.
Тот, казалось, не слыша его, спросил Лизу, не спуская глаз с Гесслера:
– Значит,
– Да, – решительно ответила молодая женщина, поворачиваясь в свою очередь в сторону адвоката.
– Я ведь с самого начала предупреждал тебя, помнишь?
– Да, Франк, ты прав, ты предупреждал меня.
Казалось, беглецу удалось вырваться из сладких чар своего мрачного наслаждения.
– Хорошо, спустись-ка на минуточку на склад, Лиза. А Паоло и Фредди составят тебе компанию.
– Ты знаешь, что легавые засуетились? – предупредил Паоло.
– Наверное, они сейчас разнюхивают в туннеле, – добавил Фредди.
– Да пусть разнюхивают! – нетерпеливо взорвался Франк. – Вы оставите нас в покое?
Лиза не пошевелилась. Жалобным голоском она попросила:
– Франк...
– Только на несколько минут, – ответил молодой человек, избегая ее взгляда.
Лиза быстро посмотрела на Гесслера, но адвокат не заметил этого. Когда Лиза и мужчины вышли, он взял стул, уселся на него, скрестил ноги и положил руки на колени.
– Пришла моя очередь? – спросил Гесслер.
– Почему вы так решили? – проворчал Франк.
– Потому что я разбираюсь в допросах. Всегда один и тот же механизм: подозреваемых вначале допрашивают раздельно, а затем их сводят вместе. Что вы хотите узнать?
Франк уселся за стол, оперся о него локтями и положил подбородок на руки.
– А вы тоже, Гесслер, считаете, что ошибка женщины любить такого мужчину, как я?
– Женщина никогда не ошибается, любя того, кого она любит, – серьезно и убежденно ответил адвокат.
– Вы считаете, что тип, вроде меня, может сделать счастливой такую женщину, как Лиза?
– Какое это имеет значение? – спросил Гесслер. – Что еще?
Этот ответ не удовлетворил Франка. Ему не нравились ни спокойствие его собеседника, ни его презрительный тон. Молодой человек взял со стола один из телефонных аппаратов и изо всех сил запустил его в другой конец комнаты. Телефон разбился о железную опору. Гесслер не моргнул и глазом. Только улыбнулся еще более иронично.
– Почему вы вернулись сюда, утверждая, что полиция перегородила туннель?
– Чтобы избежать естественного искушения, – ответил Гесслер, – предупредить власти, что в данный момент три охранника умирают в затопленном фургоне.
– Это все?
– Мне также нужно было удостовериться, что все пройдет гладко до прихода вашего корабля.
– Все это – совершенный парадокс, – возразил Франк, желчно улыбаясь. – Просто-напросто вы вернулись из-за нее. Правда или нет?
– Правда, – признался Гесслер.
– Вы любите ее?
Адвокат не колебался ни секунды.
– Я
Простота, с которой было сделано это признание, разочаровала беглеца. Он замолчал, храня при этом полнейшее спокойствие.
– Уже давно? – с робостью спросил Франк.
– Не знаю.
Франк меланхолично кивнул.
– Мой отец был архитектором, – помолчав, сказал он. – Иногда по четвергам он брал меня на стройку и оставлял в машине, а я скучал. Тогда, чтобы убить время, я начинал считать. Я заключал сам с собой пари. Например, я думал: "Когда дойду до двухсот пятидесяти, он вернется". Однажды я досчитал до шестисот тридцати. Вы мне не верите?
Гесслер сделал уклончивый жест. Эта тирада, выпадавшая из общего контекста, заинтриговала его.
– А в другой раз, – продолжал Франк, – я заснул на трех тысячах. Папа умер от эмболии, споря со своими подрядчиками. Меня в суматохе забыли в машине. Видите ли, уважаемый мэтр, с тех пор я ненавижу цифры. Интересно, не правда ли?
Казалось, Франк пробудился после глубокого сна. Он бросил на адвоката растерянный взгляд внезапно разбуженного человека.
– Ну что же, – сказал он, – вы хотели подробностей о моем детстве и юности...
– Не то время, – возразил Гесслер.
– Как раз наоборот, потому что скоро мы расстанемся. Детские воспоминания, Гесслер, всегда ко времени. Человеческая жизнь длится всего лишь двадцать лет, а остальное... остальное – это воспоминания. Я хотел бы, чтобы вы знали: я не такой, каким вы меня видите, – плохо кончивший сын добропорядочных родителей. Я сам захотел сделать свою жизнь легкой и опасной. Да только, чтобы понять это... Чтобы понять это, нужно быть Лизой.
– Я всегда задавался вопросом, как вы познакомились, – прошептал Гесслер.
– А она вам не рассказывала? – удивился Франк. – О чем же вы тогда говорили?
Он облизнул пересохшие губы, ему хотелось пить. Почему никто не догадался принести попить?
– Однажды я пощипал одного биржевика, у которого она работала секретаршей. Все шло без сучка без задоринки. И вот две недели спустя я сталкиваюсь нос к носу с Лизой в одном ресторане: случай... Я фазу же понял, что она узнала меня. Вместо того чтобы исчезнуть, я объяснил ей, как организовал это дело, и, прежде чем уйти, назвал ей свое имя, дал свой адрес. Я спрашивал себя, что же она предпримет. Так вот! В один прекрасный день ко мне заявилась вовсе не полиция, а Лиза собственной персоной! Романтично, не правда ли?
– Очень, – согласился Гесслер.
– Да, немец способен понять это, особенно если он влюблен в Лизу. А у вас?
– Извините? – не понял Гесслер.
– А у вас как это произошло с Лизой?
Адвокат покачал головой.
– Что вы имеете в виду?
– Как она стала вашей любовницей?
– Лиза не моя любовница.
– Она сама сказала мне об этом, – солгал Франк, выдерживая взгляд своего собеседника.
– Она не могла сказать вам это!
– Вы хотите, чтобы я заставил ее повторить это в вашем присутствии?