По нехоженной земле
Шрифт:
ветра. Разыгрывается метель. Медвежья шкура, повешенная близко к домику,
раскачиваемая ветром, время от времени колотит в стенку когтистыми лапами.
Из радиорубки раздается то хрип, то резкий свист приемника, то недовольное
ворчание Васи Ходова. Ему заказан концерт, и он, скользя с волны на волну, упорно, но
пока безрезультатно, исследует эфир. Наконец, начинает звучать музыка. Ее передает
голландская станция Хюйзен. Вася выходит в комнату и молча,
разводит руками — дескать, больше ничего нет.
Хюйзен передает грустные, унылые мотивы. Совсем не то нам хотелось бы
услышать. Но что делать? Сидим слушаем в надежде, что Хюйзен когда-нибудь
выплачет свою грусть.
Журавлев не выдерживает, соскакивает со стула, хлопает штанами об пол и,
обратившись к репродуктору, начинает отчитывать голландских певцов и музыкантов.
Заканчивает он словами: «Довольно за душу тянуть! Даешь «Кирпичики»!» И мы
смеемся над пристрастием нашего охотника к «Кирпичикам», давно переставшим
звучать на материке. Пристрастие это понятно: песенка только в начале этого года
докатилась до Журавлева, обитавшего в то время на Новой Земле. [113]
— Крикни громче, а то Хюйзен не услышит! — подзадорил я.
— Небось, не глухой! — ворчливо отзывается Журавлев, снова принимаясь за
починку штанов.
Через минуту репродуктор, прохрипев на последней высокой ноте, заканчивает
слезоточивый мотив. Потом из него летят непонятные для нас слова и, наконец, диктор
объявляет:
— Руссише романс!
Это мы поняли. Моментально превращаемся в слух. Сначала невольно ловим
слова на чужом языке, но они не доходят до сознания. Внимание переключается на
мотив.
— Сергей, а ведь это «Кирпичики», чорт возьми!
И действительно, уже давно набивший оскомину и забытый мотив периода нэпа
слышится из репродуктора. Оказывается, до голландцев этот «руссише романс» дошел
еще позже, чем до Журавлева на Новой Земле. Но эффект радиозаявки охотника и ее
выполнения получился исключительный. Мы смеемся до слез, а Журавлев, сначала
опешивший от неожиданности, быстро оправился и важно говорит:
— Что, небось, услышали! Заказать надо уметь. Я знаю, как с ними разговаривать!
Развеселившийся Вася просит:
— Сергей, закажи «Конную Буденного»! Ну, пожалуйста! Поговори с ними как
следует!
Журавлев подмигивает, свертывает брюки и, подойдя к постели, серьезно
заявляет:
— Нет, Вася, на сегодня довольно. Пора ложиться в дрейф. Да и станции этой
далеко еще до «Конной Буденного».
Васина просьба не случайна. Оторванные от непосредственного участия в жизни
страны,
Большой Земле, хотим знать все о борьбе советского народа за построение социализма,
о крепнущем могуществе нашей родины. Нам нужны и ее песни и короткие сообщения
ТАСС о вступлении в строй новых фабрик и заводов. Изложенные лаконическим
радиотелеграфным языком, эти сообщения звучат тоже как песни.
Большую часть полярной ночи слышимость мощных широковещательных
станций отличная и не меняется в течение суток. При желании мы можем слушать
радиопередачи всего мира ежедневно в течение всех двадцати четырех часов. Для этого
достаточно поворотом ручки радиоприемника, по мере вращения земного шара,
переключиться с одной страны, [114] отходящей на покой, на другую, более западную,
продолжающую бодрствовать.
Но, конечно, мы больше всего радуемся голосам нашей родины.
Страна твердо и уверенно идет вперед. Народ с небывалым в истории пафосом
строит свое новое хозяйство. Радиоприемник ежедневно рассказывает нам о блестящем
выполнении первой сталинской пятилетки, о вводе в строй новых заводов-гигантов и
фабрик, о могучей волне коллективизации, о победах знамени Ленина, высоко
поднятого великим Сталиным.
Так радио — великое изобретение русского гения — связывает нас с миром, со
своей страной. Время, когда путешественник, отправляясь в неизвестные страны, терял
всякую связь с миром, с развитием радио кануло в вечность... Эфир доносит до нас
уверенный и ободряющий голос друзей. Мы не можем видеть их, но чувствуем их очень
ясно. Находясь далеко от большого советского коллектива, мы все же остаемся в нем.
* * *
Сегодня 7 ноября — тринадцатая годовщина Великой Октябрьской
социалистической революции. Радио доносит до нас голос Москвы — ясный,
празднично-торжественный, одинаково уверенный и в завтрашнем дне и в далеком
будущем.
Мы слышим Красную площадь. Кажется, что находишься на улицах Москвы,
смотришь на московское небо, на башни Кремля, на демонстрацию, залившую улицы и
площади, на море знамен, и кажется, что видишь улыбки людей, чувствуешь под
ногами асфальт, ощущаешь плечом товарища по колонне.
Мы горячо верим в будущее Арктики. Наш народ, поднявшийся на строительство
новой жизни, справится и с трудностями освоения полярных стран. Скоро и Арктика
перестанет быть неведомой частью земного шара. Самые далекие северные берега