По обе стороны огня (сборник)
Шрифт:
– Ну, поехали к начальству, раз просился, – сказал один из парней.
Молча, подхватив свою сумку, Шатков направился к двери.
– А заплатить? – воскликнула Нэлка. – Кто за тебя будет платить?
– Я ведь еще собираюсь вернуться. Можно, заплачу потом, за все сразу?
– Деньги сейчас!
Шатков остановился, достал из кармана две стодолларовых кредитки и, поплевав на них, прилепил к стенке.
– Этих баксов пока хватит? А? Аванс!
Город затих, на улицах почти не было людей, носились только шустрые машины – что-то в городе изменилось, изменилось почти неуловимо, а вот что именно, Шатков не понял, отметил только это странное, словно
Машина вскарабкалась на гору, стала вилять по кривым татарским улочкам, устланным старым камнем, здесь, на высоте, здорово пахло морем – внизу этот запах был едва приметен, а тут от него начало остро пощипывать ноздри, само море, серое, железно-тяжелое, находилось совсем рядом, под улочками, под домами, под крутой, со сползающей в воду горой.
Из черты города они не выезжали, крутились все время по улочкам, ничего общего не имеющими с сельскими и, когда остановились у железных, обвитых цепким плющом ворот, Шатков подумал, что пешком они добрались бы гораздо быстрее, чем на машине, – слишком по-дурацки было спланировано здесь движение, кому-то совсем не было жаль государственного и частного бензина, сработанных колес, стертой резины, убитого времени – все это было бездарно брошено псу под хвост.
В воротах приоткрылся глазок, замаскированный плющом, кто-то глянул в него, и ворота со скрипом разжали свои створки.
Территория, занимаемая Николаевым, была большой – можно был кататься на грузовике. В глубине, среди абрикосовых деревьев, стоял новый, с двумя теремными башенками дом.
Сопровождающие всю дорогу молчали, даже одним словом не перекинулись. Боялись выдать какой-нибудь секрет?.. У кого же есть замечательная фраза про дом и деньги? У Экзюпери, что ли? Если вы скажете взрослым, что видели во сне дом с двумя деревянными башенками с зеркальными стеклами и красной черепицей на крыше, они промолчат, но, когда вы скажете, что видели во сне дом, который стоит двенадцать миллионов франков, они воскликнут: «Как же это красиво!»
– А смотри, глаза не сверни! – предупредил Шаткова охранник – квадратнолицый парень в кепке с надписью «Феррари» (видать, не равнодушен был «сундук» к гоночным машинам этой марки). – Иди вон туда! – он ткнул рукой вправо, где стояла старенькая, темного дерева сторожка с длинным виноградным навесом, огороженная низким аккуратным штакетником. Добавил раздраженно: – Вояка, гола срака! Если бы к тебе послали не Муллу, а меня, ты бы по земле уже не ходил. В лучшем случае смотрел бы на мир через собственную задницу.
Шатков вопросительно глянул на толстяка в кепке «Феррари».
– Мулла – мой друг, и тебе придется за него расквитаться, – сказал толстяк.
– Хорошо, – довольно равнодушно произнес Шатков.
Слева от ворот тоже находилась сторожка – поновее, покомфортнее, побольше первой, к ней вела дорожка, выложенная из аккуратных, с орнаментом, бетонных плиток (к правой сторожке вела обычная земляная тропка).
За оградкой на обычном деревянном чурбаке сидел добродушный дядечка с круглым улыбающимся лицом, одетый в шерстяной спортивный костюм темрюкского, либо бердичевского производства, в кедах, с обтрепавшимися резиновыми накладками. Из распаха трикотажной куртки выглядывала старая, с застиранными обесцвеченными полосами тельняшка, на голове косо сидел синий берет, украшенный кокетливым хвостиком. Шатков протянул дядечке руку:
– Игорь!
Дядечка приподнялся на чурбаке, церемонно поклонился:
– Адмирал! А в быту – Лев Семенович Петряков, – пожал руку Шаткову. – Присаживайтесь, молодой человек,
Говорил Адмирал по-старомодному вежливо, интеллигентно – в нем вообще чувствовался интеллигент со стажем – не первого и даже не второго поколения, у этого человека и отец, и дед, и прадед были интеллигентами.
Под навесом у Адмирала стоял цветной японский телевизор. На застеленном чистой клетчатой скатертью столе – магнитофон с двумя колонками, компьютер с маленьким экраном; на щите, к которому примыкал стол, висели три застекленных книжных полки, полки были битком набиты книгами – книги, книги, книги… По судовождению, эксплуатации яхт, штурманскому делу, сборник стихов африканских поэтов, три детектива, томики Кнута Гамсуна, Есенина, Симонова, Ремарка, Хейли, еще каких-то писателей, чьи имена были неведомы Шаткову, разброс был большой и неожиданный: ну никак Симон Пупков не мог состязаться в литературной значимости с Джоном Стейнбеком или Марселем Прустом.
Адмирал проследил за взглядом Шаткова и, словно бы прося извинения, приложил руку к груди:
– Не удивляйтесь этому! Я слежу за всем, что происходит в литературном мире, и новые, даже кооперативные, палаточные, что, как «сникерсы», взяты в кавычки, имена на меня не действуют отпугивающе. Потому у меня рядом с Прустом стоят Иван Голенищев и прозаик по фамилии Мелкосекомов. Я должен сам прочитать каждую книгу, понять автора или попытаться понять его, если он очень сложный, а потом уж определяться.
Под стеклом одной из полок находилась большая, четко отпечатанная фотография капитана первого ранга с биноклем на груди и шестью рядами орденских планок, пришпиленных к черному форменному пиджаку. Над планками красовалась звездочка Героя Советского Союза.
– Это вы? – неверяще спросил Шатков.
– Я, – спокойно подтвердил Адмирал.
Что-то не состыковывалось в этом мире, либо все перевернулось, встало с ног на голову, и Шатков не может ничего понять, – бандит Мулла, шкаф в кепке «Феррари», рэкетиры в джинсовой форме и Герой Советского Союза с манерами старого дворянина… Где правда, а где ложь, где черное и где красное? И чтобы понять, где черное, а где красное, вовсе не обязательно обращаться к Стендалю…
– Ради бога, не пугайтесь моего зверинца, – попросил Адмирал, когда к Шаткову приблизилось какое-то странное полууродливое-полупрекрасное существо с толстыми кривыми ногами, красными надутыми щеками и странным, будто у удода хохолком на голове, который то поднимался, дыбился грозно, то, напротив, трусливо опускался.
Шатков поспешно отступил на шаг.
– Не бойтесь, это Ваня, – сказал Адмирал. – Он пришел к вам специально, чтобы поздороваться.
– Ваня, Ваня… – смятенно пробормотал Шатков. – А кто он, собственно? Что за порода?
– Даже не знаю, как будет правильно. То ли индоутка, то ли уткоиндюк. В общем, помесь утки и индюка. У меня их две, приятель привез из Донецка, самец и самка – семья, ячейка, основа общества, как любили в прошлые времена говорить на пленумах райкомов партии. Муж Ваня, жена Феня, живут душа в душу, идеальная пара.
– Странно, очень странно – никогда же не видел таких зверей, – вновь смятенно пробормотал Шатков, ему все еще казалось, что он путает реальность с одурью.
Ваня, словно бы почувствовав смятение Шаткова, грозно зашипел, распушил брылья и смешно, по-утиному мелко задергал индюшачьим хвостом. Шатков отступил от Вани еще на шаг: шут его знает, что таится на уме у этого Вани? Комплекции он немаленькой – хоть и меньше индюка, но зато в два раза больше самой крупной утки.