По обе стороны от…
Шрифт:
– Лакшери кар, лесс прайс, онли фоти долларс ту манхэттэн, фифти ту бруклин, – полушепотом, рязанским речитативом, хрипел Володя намертво заученный текст. Полушепотом, потому что могли побить таксисты из желтых кэбов.
Ушлый Вова демпинговал и вообще не имел никакого права тут находиться. Пронырливому русскому, все же, удалось взять белый Кадиллак в аренду и между официальными сменами в кар-сервисе, он успевал еще подшакаливать в Ла-Гвардии.
«Ебаный свет, думал Игнатенок, ну где нахуй эта ваша американская мечта. Жру чуть ли не с помойки, пиво ворую в супермаркете, сплю на продавленном гарбиджном
***
Они и столкнулись прямо под светящейся табличкой «EXIT» – красивая статная блондинка в соболиной шубе и дерганный небритый русский нелегал со смутным криминальным прошлым.
– Лакшери кар, лесс прайс, онли фоти долларс ту манхэттэн, фифти ту бруклин, – монотонно долдонил свою молитву Вова.
– Русский, что, ли? – спросила женщина, лучезарно осветив Игнатёнка улыбкой.
– Угу, русский. Недорого довезу. Дешевле, чем такси. Тебе куда? – затравленно пробасил бомбила.
– Да, погоди ты. Откуда сам?
– Из Питера…
– Да ты что! И я из Питера! Где жил?!
– На Стремянной. А чо?
– Бля, а я на Рубинштейна! Соседи ведь! Тебя как звать?
– Володя…
– Меня Наташа. Ну что, Володя, лесс прайс, так лесс прайс. Где там твой лакшери кар? Поехали. Мне в Хилтон.
– Поехали. Это, как его… сорок… то есть, пятьдесят баксов…
– Погнали, земляк. Заметано. Не бзди, расплачусь!
***
Уже через десять минут, в теплом кожаном чреве белоснежного «Кадиллака» Наташа прыгала от счастья, задора, радости, нахлынувшей на нее теплой волны сладостной ностальгии, которая исходила от этого чудаковатого, по родному угрюмого русского извозчика, в нелепой, но такой знакомой ей одежде.
– А помнишь, какую окрошку готовили в кафешке на Ломоносова? – лучилась от счастья девушка.
– На Энгельса лучше делали, – оттаивал душой Вова.
– А хинкали… Хинкали на Гороховой, помнишь, грузины лепили? Блиииин, какие там были хинкали!!! – визжала Фролова.
Экскурс в прошлое, продолжавшийся добрые полчаса, взбудоражил попутчиков до невозможности. Наташа была на грани душевного оргазма. И хитрый Володя этим умело пользовался.
– Может, это… ко мне поедем? Посидим, повспоминаем прошлое, Ленинград, выпьем там… закусим. Я в Бруклине живу, в Боро-Парке.
– Хрен знает. А, впрочем, поехали, Володь. Нечего мне в этой сраной гостинице делать.
Йес!, – торжествующе воскликнул про себя Игнатенок, а вслух деловито произнес:
– Надо на Брайтон заехать, – затариться. – Только у меня пока с деньгами не очень.
– Я угощаю, Володь. Сегодня такой заебательский день. Гони в свой Борный парк.
В «International Food» на Брайтоне купили три пакета неимоверно вкусной и не менее вредной русской еды. В отдельном пакете позвякивали бутылки.
Подкатили к дому. Убогая кирпичная пятиэтажка была густо опоясана нехитрыми узорами ржавых противопожарных лестниц. Таких в старом Бруклине – тьма.
Узкие марши подъезда. Прогорклый запах пережаренного лука. Девушка
Лишь бы успеть до конца рабочего дня, пока эти дурачки с работы не вернулись, судорожно подгонял мысли и шаг возбудившийся духовно и физически Игнатенок. Лишь бы успеть.
Вова делил убогое сорокаметровое жилище с Кириллом и Славой. Своей, случайно упавшей ему на ладошку русской звездочке, он об этом не сказал. Зачем говорить? Он должен все успеть. Должен! Стрелки командирских часов показывали четыре часа пополудни.
***
Кирилл выскочил из вагона подземки, вприпрыжку преодолел платформу, быстро-быстро сбежал по кованной металлической лестнице вниз. Перепрыгивал по три-четыре ступеньки кряду. Он торопился домой. Даже не домой. Что там было делать в их двухкомнатной тесной лачуге? Смотреть, как противный долговязый мелкий аферист Игнатенок пьет сворованное в супермаркете пиво? Кирилл спешил к почтовому ящику. Сегодня по всем расчетам должно прийти такое долгожданное письмо от Марины.
Кирилл четко для себя решил. Нечего ему тут в Америке делать. Еще полгода каторжных работ на ненавистной стройке и все – домой. Заработаю денег, мечтал Кирилл, на маленькую однокомнатную квартиру в родном городке и амба – свалю на хрен из этого капиталистического дурдома.
Половина суммы уже хранилась под подкладкой старого уродливого чемодана.
Марина, Маринка, Мариночка…
Они даже не были парой. И целовались-то всего один раз – под июньским звездным небом в хмельном винном дурмане студенческого турпохода. Затем каждый из них жил своей личной жизнью. Марина более насыщенной, Кирилл попреснее. Но какая-то тонкая ниточка неуловимой душевной близости связывала их всегда. Они писали друг другу письма, как бы их не разбрасывала судьба-злодейка. И непременно в постскриптуме своего письма Кирилл добавлял обязательное и вечное «Я тебя люблю». Так, безответно, как в космос…
Параллельные прямые, как известно, не пересекаются. А двадцатидвухлетний парень не верил в абсолютную аксиоматичность дурацких математических постулатов. Свою параллельную прямую он намеревался изогнуть в дугу.
Почтовый ящик был пуст…
– Ссссука, – неизвестно в чей адрес просипел Кирилл и с грохотом захлопнул жестяную крышку ящика.
***
«Russian, russian, russian girl, my baby, give me give only love, Russian, russian, russian girl, you take my sououououl!!!» – лихо подвывали русские девки из дребезжащей китайской акустики.
Володя Игнатенок торопливо разливал «Московскую», спешно накладывал закуски, коих в этой квартирёнке не было с года постройки дома, то есть с тысяча девятьсот двадцатого. Сам не пил. В полвосьмого вечера начиналась его смена в кар-сервисе. Он суетливо пытался ухаживать за русской королевой бала. Стрелки часов бежали неумолимо. Королева бала в огромном звездно-полосатом махровом халате сидела на табуреточке, поджав под себя босые ноги. Халат Вова украл еще летом на пляже, пока законный правообладатель плескался в Атлантике. Хороший халат, дорогой.