По обрывистому пути

Злобин Степан Павлович

— Ну, знаете, батенька, этакого сорванца не пустить сам свирепый кащей не волен! — возразил Лихарев, любовно взглянув на младшую дочку. — Анна Федотовна сама себе хозяйка-с! Говорил «поезжай», ан причуда у них такая-с!..

В эту минуту на пороге гостиной появился домашний учитель старшего сына Рощиных, Вити, Володя Шевцов, высокий двадцатилетний юноша, на котором нелепо выглядела потертая гимназическая курточка с блестящими пуговицами. Ослепленный после темной улицы яркими газовыми горелками, Володя, растерянно улыбаясь, в неловкой застенчивости замялся в дверях.

— Здравствуйте, господа! С наступающим

Новым веком! — сказал он мягким, приятным голосом, который даже не очень вязался с резкими чертами лица.

— В…Вол…лодя! Что есть Новый век?! — вместо приветствия крикнул на всю комнату уже слегка захмелевший Коростелев, в свободной позе пристроившийся на глубоком диване.

Великовозрастный гимназист немного смутился внезапностью вопроса, но тут же весело посмотрел на Костю.

— В фанты играешь, что ли? — спросил он и, уже не задумываясь, ответил: — Новый век — это конец старого мира и наступление человеческого бытия.

— Браво! — с энтузиазмом воскликнула Аночка: она захлопала, как в театре, и густо покраснела от собственной выходки.

— А ты, в свою очередь, как считаешь? — спросил Володя Коростелева, мимолетно ответив Аночке шутливо-театральным поклоном и затем движением головы откинув со лба пружинисто вьющиеся темные волосы. Он тут только увидел Баграмова, радостно кивнул ему и направился в его сторону.

— Я…я сч…читаю, что свинство не знает календаря и может ещё лет сто засидеться на нашей па-апрел…лестной планете! — пессимистически отозвался журналист. — Считаю, что д-девятнадцатый век надо было суд…дить и повесить, тогда двадцатый от страха может исправиться!

— Константин Константинович вполне усвоил политику самодержавной юстиции: вешать одних в надежде, что другие «исправятся», — иронически усмехнулся Рощин. — Проверено, Костя. Не помогает!

— А что же, Виктор Сергеич… А что же, господа, ведь это идея! — с оживлением подхватил Горелов, крутя свой роскошный, душистый ус и с картинным изяществом выйдя на середину гостиной. — Судить девятнадцатый век — это куда интереснее, чем судить, на модный манер, отдельных его представителей, вроде Базарова или Обломова! Как вы мыслите, доктор? Как полагаете, прелестная Наталья Федотовна? — обращался Горелов то к одному, то к другому, желая привлечь внимание всех. — Я думаю, Константин Константинович, что такой общественный суд, если его провести в широкой аудитории, мог бы многое выяснить в смысле раскрытия подлинного лица российской общественности. Не правда ли, Владимир Иванович? — спросил в заключение Горелов Володю, хотя мнение гимназиста-репетитора вряд ли его интересовало.

— И, кстати, собрать драгоценные материалы для охранного отделения! — иронически подхватил Баграмов.

— У господ жандармов свои представления об общественности, — усмехнулся Горелов. — Никакие новые материалы не поколеблют их: адвокаты, врачи и студенты — все для них подозрительны… Интеллигенция!..

— Да полноте, г…господа, обольщаться! Дышит ли эта самая наша «общественность»?! — воскликнул Коростелев.

— Вы что же, не признаете интеллигенции, Константин Константинович? — задал вопрос толстяк Фотин.

— А что есть инт…тел. элигенция, Викентий Иванович?! — вопросом ответил Коростелев. — Когда говорят «дворянство» или «купечество», то я п…понимаю, что это объединение Дворян или торговцев, Я пон-нимаю, что есть чиновнич…чество…

Но я не вижу какой-то единой интеллигенции! Вот мы все, г…господа, здесь инт…теллигенты, а что нас объединяет? Мы рассыпаны, как по полу горох. Есть индив…видуумы интеллигенты, никакой такой интеллигенции не существует! Инт…теллигенция — это миф…

— Позвольте, позвольте! — запротестовал Фотин, и блестящая, гладкая кожа задвигалась по крепким костям его угловатого черепа. — Значит, интеллигенция в обществе, по-вашему, нуль?! Не играет роли? Да как же так? — спросил он даже растерянно. — Скажем, меня вы отнесете, значит, к чиновничеству, но, зная меня, старшего фабричного инспектора, статского советника Фотина, как лицо определенных взглядов, неужели же вы поставите меня, скажем, рядом с помощником прокурора, с начальником канцелярии губернатора, которые мне равны по чинам…

— Н…не поставлю, дражайший Викентий Иванович, не потому, что вы па-ап…принадлежность некой мифической категории, а п…потому, что вы гуманная личность, сими…патичнейший инд…дивидуум, несмотря на то, что вы чиновник министерства, возглавляемого г…г. гениальным автором монопольки…

— Значит, общество для вас вообще союз индивидуумов и логически вы не должны признавать ни дворянства, ни купечества! — воскликнул Горелов.

— А г…гильдии?! А к…купеческая управа?! А к…купеческий клуб? А п…предводитель дворянства?! — настаивал Коростелев.

— Но чиновники не имеют ни гильдий, ни предводителей! — спорил Горелов.

Коростелев по-мальчишески присвистнул.

— В…вот так да-а! — азартно воскликнул он. — У них же в руках империя! А их п…предводитель… — журналист чуть замялся. — Я полагаю, что их предводитель Побед…доносцев, — сказал он, — а то, может, Витте.

Звон колокольчиков и бубенцов вместе с ретивым отпрукиванием ямщиков донесся с улицы сквозь двойные рамы окон.

— Молодежь приехала! — догадался Фотин.

С улицы послышались шумные восклицания, смех, и вслед за тем задребезжал громкий и долгий звонок из прихожей.

— Витька трезвонит! — усмехнулся Рощин, узнав по звонку сына.

На крыльце уже слышался топот ног, и под радостный лай коростелевского пуделя в дом ввалилась гурьба молодежи с громким хохотом, восклицаниями и с такими охапками свежего морозного воздуха, что и в гостиной сразу стало прохладней, живее и радостней.

— Эх, вы-ы! Что же вы не с нами, Володя?! И Аночка тоже!.. Ух, весело было! — воскликнул необычайно румяный и полнощекий Витя, в «ямщицком», отороченном серым барашком полушубке и заиндевелом башлыке, кинувшись к своему учителю и позабыв поздороваться с прочими.

— Виктор! Ви-иктор!!! — покачав головой, укоризненно протянул адвокат.

— Ах, да… Здравствуйте все! — наивно спохватился двенадцатилетний Витя. Он шаркнул валенком по паркету, оставляя сырой след, но тут же сообразил, что часть гостей осталась у него за спиной, и, круто повернувшись, он ещё раз отчеканил: — Здравствуйте все!

Все рассмеялись.

— Экономно и просто! — махнув рукой, снисходительно усмехнулся отец. — Хорошо, что мать не видала. Иди раздевайся живей.

Возбужденная морозом, катаньем и праздником, молодежь шумно заполнила комнату. Говорили все сразу, делясь впечатлениями от поездки, вспоминая какие-то случаи, повторяя чьи-то шутки и разражаясь дружным веселым смехом…