По ошибке

KurosakyK

empty-line/>

В кофейне стояла непривычная умиротворенная тишина, разбавленная ненавязчивой музыкой и шуршанием страниц книги, которую читала девушка за столиком возле цветов гардений. За стойкой стоял Ромео, который нервно поглядывал на часы, явно кого-то ожидая, и Люси решила, что он ждал ту девушку для которой Нацу на прошлой неделе устроил концерт. Она помнила, как он перебирал струны, смотря ей в глаза, и она помнила, как увидела рушившиеся мосты в его глазах. Она не могла сказать, что это значило, но на какой-то миг ей показалось, будто последние ниточки, которые связывали их, со звоном порвались.

Именно в тот момент Люси приняла для себя решение бороться.

— Спасибо за кофе, — нарушил тишину Нацу.

Люси бросила взгляд на стоявшие между ними аккуратные чашечки. Она не знала, чем

руководствовалась, но заказала им обоим ристретто. Возможно, как своеобразную попытку войти в одно и то же русло второй раз. Смешно и глупо. А еще довольно грустно.

Она еще раз обвела взглядом кофейню. Иногда ей казалось, что „Fairy tail“ был ее Иерусалимом. Все дороги, куда бы она не отправилась, как бы не сложилась ее жизнь, и какие бы решения не принимала, вели в эту маленькую кофейню с ароматом свежей выпечки и отменного кофе. Это место было особенным.

— Скорее всего ты не знаешь, но сейчас исполняется моя мечта, — улыбнулась Люси, и на вопросительный взгляд парня проговорила. — Я часто представляла, как при встрече я свожу тебя сюда, в „Fairy tail“, и угощу кофе по своему выбору. Не знаю… Как оплату за те месяцы, когда ты каждый день давал мне советы.

— А я представлял, как при первой встрече угощу тебя кофе собственного приготовления. Думал, как удивлю тебя мастерством, и мы вместе будем смеяться над твоим незадачливым баристой, которому ты „и цвет помады не доверила бы выбрать“.

В словах Нацу звучала насмешка, но Люси могла распознать сквозившую за ней обиду.

— Ты помнишь?

— Я помню все, — без тени улыбки проговорил Нацу.

Неловкость режущими нитями начала растягиваться между ними, и Люси казалось, что одного неправильного слова было достаточно, чтобы это подобие перемирия разрушилось карточным домиком. Она вышагивала по краю, и Нацу мог так же легко встать и уйти, как он позволил ей сделать эту попытку исправить.

Горячие стенки фарфоровой чашки обжигали подушечки пальцев. Люси не отпускала. Эта чашка, одиноко стоявшая перед ней, была ее якорем. Единственным, что будет удерживать ее перед тем, как она сделает свой прыжок.

— Я хотела извиниться перед тобой, — неожиданно даже для самой себя выпалила Люси. В ее ушах слова прозвучали подобно грому, хоть в реальности ее услышал лишь человек, которому были они предназначены. Девушка сильнее обхватила чашку. Ногти прошлись по гладким краям, а сердце, готовое выпрыгнуть наружу, пустилось в галоп. — Я долго думала, и поняла, что так и не сказала тебе этих слов. Сегодня, при встрече, я поняла, что это единственное… Что сейчас… Что я не смогу нормально… смотреть на тебя?.. Нет. Смотреть в свое отражение, пока не скажу этого. Я не жду, что ты простишь меня. Но… Я просто хочу, чтобы ты знал, что я действительно прошу прощения. И я сожалею о том, что сделала, — Люси сделала паузу. Солнечные лучи медленно ласкали узоры на столе, а внутри нее все сжалось. Она уже сделала свой прыжок. — Я не пытаюсь себя оправдать, правда, но… Пока ты вновь не появился в моей жизни, я считала себя взрослым, рациональным человеком, который знает, что он хочет от жизни, и добивается этого всеми возможными способами. И отношения… мужчины… Мне казалось, что я выше этого. Не в том смысле, что это не нужно мне, а в том, что… Я считала себя достаточно взрослой, чтобы не допускать глупых ошибок. Обычно я с снисхождением смотрела за своими подругами, которые жаловались мне на мужчин. Они рассказывали о неудачах, о том, какими дурами они были, о ссорах и скандалах, а я просто сидела, пила кофе и думала: „Боже, какая же ты дура“. И всегда, всегда в моих мыслях была четкая уверенность: „Ну, ты-то точно так не лажанешь“, — Люси перевела дыхание. Она не смотрела на Нацу — не хватало духа, но она ощущала на себе его пристальный взгляд, и могла только гадать, что он сейчас думал. — Возраст — это такая странная штука, да? Шесть лет назад, когда я писала то чертово письмо, у меня была эта уверенность, что я все делаю правильно. Мне было девятнадцать, я сидела там, в своей комнате, и у меня ни на секунду не появилось мысли, что я что-то делаю неправильно. Мне казалось, что я серьезно подхожу к этому вопросу, что я достаточно взрослая и ответственная. Что я могу сделать выбор за другого человека, потому что думала, что знаю, что для него будет лучше. Сейчас я вспоминаю себя девятнадцатилетнюю и думаю: „Боже, какой дурой я была“, но при этом сейчас… я поступила точно также, да? До того, как ты вновь приехал, как я начала с тобой общаться, я была уверена, что сейчас-то я повзрослела. Я уже не глупая студентка с завышенным эго, а состоявшийся человек, который может принимать взвешенные решения. Но, на самом деле, ведь практически ничего не изменилось? Я совершила

те же самые ошибки, сама даже не понимая, чем руководствовалась. И, знаешь, сейчас я уверена, что встреться мы через десять, двадцать лет, будь мне пятьдесят, шестьдесят или восемьдесят, я бы все равно взяла бы телефон и написала тебе то сообщение. Потому что, какой бы взрослой я не становилась, как бы я ни вела себя с окружающими, что бы обо мне ни говорили и какую бы я не имела репутацию, с тобой… я вновь та девятнадцатилетняя дура, которая совершенно не думает о последствиях. И что самое странное, — Люси подняла голову, наконец, встретившись взглядом с Нацу. — В тот день, когда я прислала тебе первое сообщение, я знала, что я делаю. Это не было помутнением или эмоциями после встречи с тобой, нет. Я делала это осознанно. Я просто хотела вновь поговорить с „Баристой“, не с Нацу Драгнилом, который общался с Люси Хартфилией, а именно с тем „Баристой“, которого знала только „Странная“. И эта потребность была настолько огромной, что… Я прошу прощения за это. Я не должна была скрывать, но с тобой я понимаю, что двадцать пять еще слишком мало, чтобы называть себя взрослым человеком. Что я все еще могу совершать глупые ошибки, наступать на одни и те же грабли. Я человек… Хоть мне и кажется, что и в пятьдесят ничего бы не изменилось, и в твоем присутствии я бы вновь чувствовала себя на девятнадцать.

— Это сложно, — прошептал Нацу. Он не обдумывал слов и не давал времени на то, чтобы она отошла от своего монолога. Но в его тоне был тот оттенок грусти, который говорил больше, чем Люси могла рассчитывать.

„Я бы хотел, но это трудно“.

„Ты важна для меня, но не всегда этого достаточно“.

„Мне потребуется время“.

Иногда Люси думала, что Нацу был единственным человеком, чьи эмоции она могла так легко читать. Даже, еще до того момента, когда она узнала, что он был „Баристой“, каждое движение Нацу, каждое вскользь сказанное слово помогало ей определять, в каком настроении был бариста. Хоть она и не обращала тогда на это внимания.

— Я не прошу о прощении сейчас, — мягко проговорила Люси. — Я даже не прошу о том, чтобы ты простил меня когда-нибудь. Я понимаю, что… Возможно, этого никогда не случится. Но сейчас я прошу тебя позволить нам просто общаться. Может, на короткое время? Потому что я не хочу, чтобы между нами был лед в то время, как наши жизни сейчас так тесно связаны. Твоя премьера, свадьба Грея, интервью и фотоссесии. Мы должны попробовать вести себя профессионально. И я не прошу забыть о том, что я сделала, но я прошу попробовать отодвинуть это на задний план. По крайней мере, до момента, когда наши пути по-настоящему разойдутся. И тогда… я хотела бы услышать твой ответ: простил ли ты меня. Как бы я сейчас не храбрилась, мне он по-настоящему важен.

Момент „перекрестка“ может быть судьбоносным…

Люси смотрела на Нацу, чувствуя волнительные удары сердца. Она смотрела за тем, как в его глазах боролись две сущности, но на каком-то подсознательном уровне она уже знала, каков будет его ответ.

Нацу улыбнулся, протянув в ее сторону руку. В этом жесте и был его ответ.

— Привет, меня зовут Нацу. Я увидел тебя сидящей здесь и нервно сжимающей несчастную чашку, и решил, почему бы не познакомиться?

Девушка медленно перевела взгляд с его руки на лицо. Нацу смотрел прямо, а на губах была улыбка. Смотря в это лицо, Люси почувствовала, как что-то внутри нее расцветало. Так просто. Так легко. И в этот самый момент она поняла, что Нацу был единственным человеком, который вызывал в ней такие эмоции.

Ей хотелось приложить все усилия, чтобы отстроить то, что она успела разрушить. Пусть даже на это потребуется время. Сейчас главным было то, что он дал ей шанс.

— Привет. Я Люси Хартфилия, — она обхватила протянутую ладонь, чувствуя жар его кожи. Внутри все перевернулось, но Люси не подала виду, скрыв смущение за короткой усмешкой. — А у Нацу есть фамилия?

Парень нахмурился, разрывая рукопожатие.

— Да ты должно быть шутишь? Я Нацу Драгнил! Мое имя известно даже старой китаянке, продающей вязаные носочки! Ты точно с этой планеты?

— Никогда не слышала о тебе, парень, — приняла правила игры Люси. — Хотя такую шевелюру, думаю, я бы запомнила.