По осколкам нашей любви

Янг Саманта

Коул был не единственным, кто пытался заставить меня позвонить Марко и рассказать ему о Джарроде. Элли тоже. Несмотря на то, что семья была рядом со мной в трудную минуту из-за потери ученика, они, похоже, не понимали, что я бы справилась сама.

Утро четверга наступило слишком быстро. Я оделась в консервативное черное платье-карандаш, которое иногда надевала в школу, и позаимствовала длинное черное шерстяное пальто Элли. Мать Джаррода решила устроить похороны на могиле сына, а не внутри церкви. Когда я приехала, колени чуть не подкосились при виде

его мамы. Я не знала, видела ли прежде такое опустошение.

Харви, младший брат Джаррода, прильнул к матери с широко раскрытыми глазами.

Слезы тут же свободно вырвались наружу, когда я нашла место в толпе скорбящих рядом с началом. Я узнала несколько лиц его одноклассников — Томас и Стэйси были тут с родителями. После того, как проговорил священник, гроб Джаррода был спущен в могилу.

Мать Джаррода бросила розу. Девушка, которую я не знала, шагнула вперед и бросила другую. За ней последовала Стейси, а затем пожилая женщина, которая сразу же после этого крепко обняла маму Джаррода.

Когда наступила моя очередь, я шагнула вперед, пока бумага в моей руке впивалась в кожу. Я осторожно бросила ее в могилу. На ней были слова, которые я позаимствовала у Шекспира.

— Спи, милый принц.

Спи, убаюкан пеньем херувимов!

Это был мой способ попрощаться и дать ему понять, что он имел для меня значение, что я видела его таким, каким он был на самом деле, и что хотела, чтобы он нашел покой, где бы ни был сейчас.

— Спи, милый принц.

Спи, убаюкан пеньем херувимов!

Я отступила в толпу, дыша с дрожью, когда священник начал произносить последние слова. Погруженная в печаль, я смутно осознавала, что люди рядом со мной смещались, но не подняла глаза.

Я не смотрела вверх, пока меня не всполошили теплые, грубые пальцы, скользящие по моим, чтобы крепко сжать мою руку. Дыхание покинуло меня, когда я повернулась и увидела Марко.

Меня охватили шок, облегчение, неверие и благодарность.

Его добрые глаза встретились с моими, и он крепче сжал мою руку.

Слова Элли, сказанные несколько месяцев назад, внезапно всплыли в моей голове:

Пять лет назад ты начала закрываться от нас, притворяясь, что все нормально, и решив заботиться о себе самой без нашей помощи. Ты должна это прекратить. Не только ради себя, но и нас. Мы всегда рядом, если будем нужны тебе, и честно говоря, нам нужно, чтобы ты в нас нуждалась.

Меня поразила правда в том, что она все время была права. Я нуждалась в них, мне был нужен Марко, и я знала, что Марко нуждался точно так же, как и семья нуждалась в том, чтобы я просила их о помощи. Поэтому я дала ему понять об этом.

Спасибо.

Марко прочел безмолвное послание в моих глазах и в ответ прижался губами ко моему лбу, дабы утешить. Я закрыла глаза, кладя голову ему на плечо, и слушала, как священник хоронил Джаррода Фишера.

• ГЛАВА 27•

Квартира Марко не была похожа на то, что он описывал.

Это была довольно новая постройка, квартира с двумя

спальнями на Сейнт Леонардос Хилл к востоку от университета. Она была маленькой, но обставлена в мужском, современном стиле — квартира воплощала идею роскоши с ограниченным бюджетом. Большой телевизор с плоским экраном висел на стене напротив трехместного дивана в гостиной открытой планировки. Небольшая, но современная кухня была расположена в задней части комнаты. По середине торцевой стены была дверь, которая, как я догадывалась, вела к спальням.

Марко сказал мне, что его место — дыра. Он сказал мне это, потому что, если бы взял меня в свою квартиру, ему пришлось бы прятать фотографии Дилана, которые висели на стенах. Пришлось бы спрятать коробку с игрушками в углу комнаты и фигурки, стоящие у французского окна с видом на сады.

Но он не смог бы спрятать вторую спальню, которая, без сомнения, была обставлена для маленького мальчика.

Оставив меня скинуть пальто и сесть на черный кожаный диван, Марко решительно прошел на кухню и начал заваривать мне чашку чая. Мое лицо было замерзшим от зимнего ветра, но холод, который пронизывал всю остальную часть тела, был вызван необходимостью наблюдать за тем, как пятнадцатилетнего мальчика похоронили в день с ярким зимним солнцем и с темной горькой растерянностью.

— Это нечестно, — пробормотала я. — И я должна пройти мимо этого. Ты бы сошел с ума, не так ли? Если был бы одержим несправедливостью всего этого?

Марко налил горячую воду из чайника в две кружки, а затем поднял на меня взгляд.

— В такие времена лучше принять это и двигаться дальше. Но да. Это нечестно. — Он вернулся ко мне с кружками, протянув одну, а затем сел рядом со мной. Его великолепные глаза выражали сочувствие и беспокойство. — Соболезную, Ханна. Я знаю, что он был хорошим ребенком.

Я крепко сжала кружку в обеих руках, позволяя жару проникнуть в себя.

— Элли рассказала тебе о Джарроде?

— Вообще-то, Коул.

Я приподняла бровь.

— Я бы проиграла в споре.

Марко уселся левым бедром на спинку дивана, проводя по ней рукой, пока пальцы не коснулись моего плеча.

— Вопрос в том, почему ты не сказала мне?

Возможно, было слишком вести этот разговор после похорон Джаррода, но я знала, что пришло время. Марко был здесь. Он пришел ко мне, когда я нуждался в нем, даже не спросив.

— Ненавижу, что смерть одного из моих детей разбудила меня до чертиков, — сердито пробормотала я, не дрогнув от встречи с его взглядом, хотя мне было почти стыдно за мои выборы в последние несколько месяцев. Неверно. За последние несколько лет. — Я думала, что, если бы смогла пройти через это одна, то я могла бы спокойно прийти к тебе после.

Марко свел брови.

— Ханна, ты порвала со мной, потому что я оставил тебя одну с такой проблемой как внематочная беременность, что едва не стоило тебе жизни. Теперь ты говоришь мне, что хочешь, чтобы я оставил тебя одну бороться с ныне происходящими дерьмовыми вещами? Я в замешательстве.