По осколкам твоего сердца
Шрифт:
Я тяжело вздохнула и в знак поддержки положила руку на его плечо – каменное и нагретое на солнце. Дима впервые рассказывал мне о маме. И, слушая его, я хотела реветь. Но сдерживалась.
– Она могла пить неделями, могла пить целый месяц, - продолжал он, не сводя взгляд с неподвижного лица матери. – А потом приходила в себя. Запиралась в своей комнате и плакала. Иногда просто лежала на кровати, смотрела в одну точку и даже забывала поесть.
Я вздрогнула. Моя мама вела себя так же после смерти папы – лежала целыми днями на диване и ни на что не реагировала,
– Меня накормить она тоже забывала. Ей вообще было все равно, что я ем и во что одет. Как будто бы я был собакой, а не ребенком. Наш дом порой напоминал притон. С неадекватными мужиками и бесконечным бухлом. Пацаны смеялись, что я его не пробую. А меня даже от запаха выворачивало. Когда мне было лет шесть ее очередной ухажер дал мне какое-то пойло, а мне стало плохо. До сих пор помню, как выворачивало. Мать увидела, стала его выгонять, этот козлина ее ударил. Избил бы, наверное, но соседи прибежали. Он свалил. А однажды мать пошла в магазин и вместо еды купила мне кошачий корм, потому что была пьяная и все перепутала. Положила в тарелку и поставила на стол. Я был для нее обузой. Может быть, из-за меня она и решилась покончить с собой.
В голосе Димы больше не было злости или обиды. В нем слышалась боль. Нестерпимая детская боль, от которой у меня в горле появился ком.
Я обняла Диму сзади, плотно сцепив на поясе руки и прижимаясь щекой к горячей спине. Мне было безумно его жаль. И хотелось сделать хоть что-то, чтобы утешить. Сейчас Дима напоминал потерянного мальчишку, несчастного и всеми брошенного. И мне хотелось его утешить.
– Твоя мама тебя любила, - прошептала я, обнимая его. – Несмотря ни на что. По-настоящему любила. Просто… Просто она была больна. Ведь алкоголизм – это болезнь. Ей нужна была помощь.
– Я не помог ей, - выдавил из себя Дима.
Я на мгновение прикрыла глаза. Легкий порыв ветра затронул наши волосы.
– Ты и не мог. Ты был ребенком, Дим. Это она должна была тебе помогать. Понимаешь?
– Не знаю.
– Зато я знаю. Каждая мать любит своего ребенка! – воскликнула я. И вспомнила свою маму. Тоска кольнула сердце, но я и вида не подала.
– Не знаю, - с отчаянием повторил Дима.
Я отпустила его, и он повернулся ко мне. Так, чтобы мы стояли лицом к лицу.
– Она тебя любила, потому что ты был ее сыном. И любит сейчас. Просто ты больше не видишь ее. А она… Она видит. Поэтому прости ее, Дима. И отпусти. – Я коснулась его жестких волос, а он поймал мою руку и прижал к своим губам.
– Полина…
– Мама любит тебя. Потому что ты ее сын. И иначе не может быть. И я тоже тебя люблю. Не за что-то и не вопреки, - прошептала я, боясь, что сорвется голос. На ресницах дрожали слезы. – Просто потому, что ты есть.
Говорить о любви на кладбище было странно, даже дико. Но эти слова шли из сердца. В каждом была тонна искренности. Мне даже взаимности не нужно было – я просто хотела сказать
– И ты тоже любишь ее, свою маму, - продолжала я. Мои пальцы скользнули по его щеке.
– Почему так решила? – нахмурился Дима.
– Потому что ты поставил памятник. Больше ведь некому было, верно? И заплатил кому-то, чтобы за ее могилой следили – она ухоженная, - ответила я.
Он кивнул. Я оказалась права.
Больше Дима говорить не стал. Ни о прошлом, ни о любви. Он просто присел на корточки и вытащил из тайника под плитой флешку, телефон, деньги, патроны и пистолет, который меня напугал. Потом постоял еще немного перед памятником, словно молча разговаривая с матерью и сказал, что пора уходить.
– Надо было купить цветы или конфеты, - вздохнула я. Никогда не приходила к папе с пустыми руками.
– Потом, - коротко ответил Дима. Но я все равно не ушла просто так – достала из рюкзака небольшой шоколадный батончик, который там оказался, и оставила его Диминой маме.
Он взглянул на меня глазами все того же потерянного ребенка.
– Мама любила шоколад, - сказал он с какой-то неожиданной теплотой. – И я тоже любил. Когда она не пила и не была в депрессии, приносила шоколадки, и мы делили их напополам.
Старое воспоминание осветило его лицо и подарило улыбку. Пусть всего лишь на миг, но все же Дима вспомнил хоть что-то хорошее о матери. И это меня порадовало.
– До свидания, буду приглядывать за вашим сыном! – сказала я, когда мы вышли из оградки. И мне показалось, что солнце стало светить ярче.
Дима остановился, неотрывно глядя на изображение матери. Наверное, прощался. А потом развернулся и быстрым шагом пошел прочь – я с трудом за ним поспевала.
Мы покинули кладбище вместе с флешкой, деньгами и оружием. И направились на машине искать гостиницу за городом. На машине ехать было непривычно – хотелось ветра, скорости и адреналина. Но Дима старался не привлекать внимание.
Я поймала себя на мысли, что смотрю на его руку, спокойно лежащую на руле. Мне нравилось все – форма ладоней, сбитые костяшки, выпирающий узор вен. Даже пластырь на пальцах. Все казалось красивым и гармоничным. Не выдержав, я положила свою ладонь на его руку, лежащую на рычаге переключения скоростей. Дима взглянул на меня, улыбнулся и подмигнул.
– Что? – ласково спросила я, поглаживая его по руке.
– Приглашаю тебя на свидание, - объявил он. – Пойдешь?
– С тобой – пойду, - согласилась я.
Глава 54. Свидание
Это было странное, но завораживающее свидание. Улыбка не сходила с моего лица и казалось, что сердце изнутри согревает маленькое солнце. Это была наша короткая передышка, способ убежать от реальности хотя бы на пару часов.
Мы гуляли по лесу – я и мой Дима. Он неспешно вел меня за руку по узкой протоптанной дорожке, вдоль которой росли березы, липы и ели. Пели птицы и пахло свежестью, горькой травой и грибами. Лес был светлый и дружелюбный – такой изображают на открытках. А над ним раскинулось пронзительно-синее небо.