По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]
Шрифт:
В тот вечер мы вместе пошли к станции метро. Скрипели, раскачиваясь на ветру, лампы уличных фонарей, в лица нам летели хлопья мокрого снега. Я продолжал убеждать ее:
— Вы живете в замкнутом кругу: дом — работа — дом. В нем все напоминает вам о дочери. Почему бы не попробовать хоть на время выйти из этого круга, не съездить, к примеру, на Кавказ, не походить в группе туристов по горным тропам, не посидеть у костра? Вы — медицинская сестра, и ваши знания могут там пригодиться. А сколько интересных людей вы встретите!
Но Лариса Николаевна молчала. Только когда подошел ее трамвай, она спросила:
— Вы еще вызовете меня?
— Бесспорно,
Утром, по пути на службу, я заскочил в отделение милиции, которое занималось установлением убийцы. Начальник уголовного розыска Сизов оказался, к счастью, на месте. Закончив пятиминутку и отпустив подчиненных, он спросил:
— Чем могу быть полезен?
— Нужно посмотреть розыскные материалы по делу об убийстве девочки, Тани.
— А что? Опять мать написала куда-нибудь? Кляузная особа. У меня есть сведения, что она собирается отказаться от участия в предстоящих выборах…
— Не знаю. Я беседовал с ней два вечера подряд. У меня сложилось мнение, что это порядочная женщина, но глубоко несчастная и к тому же обиженная.
— Мы сделали все, что было в наших силах. Ума не приложу, что можно придумать еще… — Сизов вынул из сейфа и подал мне две толстые папки. — В течение года мы неоднократно делали поквартирные обходы домов, беседовали с жильцами, ориентировали на выявление убийцы актив, дружинников, дворников, организовывали патрулирование, проверили на причастность к преступлению пьяниц, трудновоспитуемых подростков, а результатов — никаких!
Он говорил правду. Работа была проведена большая, но все справки и рапорты, которыми были туго набиты папки, кончались стереотипной фразой: «Каких-либо данных о преступнике добыть не удалось».
Попросив Сизова направить в прокуратуру подробный отчет о розыске, я сказал ему о своем намерении побывать в парадной, где погибла Таня.
— Тут недалеко, охотно провожу вас, — предложил он.
Через десять минут мы пришли на место происшествия. Дом, в котором жила Таня, был послевоенной постройки. С улицы его украшала массивная, в два человеческих роста, дубовая двустворчатая дверь. За ней, примерно в двух метрах, имелась вторая такая же дверь. Дальше, налево, — лестница в несколько ступенек и площадка перед шахтой лифта. Еще дальше — такая же лесенка вправО| и слева от нее — выход во двор через тамбур, аналогичный пройденному, с двумя тяжелыми двустворчатыми дверями, левые створки которых открывались наружу.
— Вот здесь, в этом тамбуре, и нашли Таню. Потом ее перенесли на площадку перед лифтом, — пояснил Сизов.
Я обратил внимание на то, что филенки дверей, когда-то застекленные, были наглухо забиты фанерой, электропроводка в самом тамбуре отсутствовала, а со двора над дверью торчал только кусок электрического провода. Единственный подслеповатый источник света находился у шахты лифта: там, под потолком, слабо горела лампочка, но ее лучи тамбура не достигали.
— Попрошу вас, — обратился я к Сизову, — выяснить как можно быстрее следующее: имелось ли в дверях на момент происшествия хоть одно стекло? Горел ли свет над дверью со стороны двора? Когда в тот вечер наступила полная темнота? Во сколько взошла и зашла луна? И скажите, нет ли у вас с собой складного метра или рулетки?
Сизов подал мне рулетку. Я натянул ленту и измерил расстояние от пола у стыка створок двери до заглушки на батарее парового отопления. Оно превышало рост Тани, но ненамного.
Мы провели в парадной около получаса. За это время мимо
Я начал подготовку к очной ставке: предупредил о ней Ларису Николаевну, и не только предупредил, но и посоветовал собраться с мыслями, чтобы она могла четко и убедительно изложить свои показания; послал повестку Тыриной. Оказалось, однако, что Тырина, уволившись из школы, переменила место жительства, оформилась на работу в трест железнодорожных ресторанов и уехала в длительный рейс. Очную ставку пришлось отложить.
В один из дней, которые казались мне потерянными, позвонил Сизов.
— Ваше поручение выполнено, — сказал он. — В тот вечер, когда погибла Таня, полная темнота на улице наступила в девятнадцать часов. Об этом сообщило бюро погоды. Кроме того, допросами установлено, что лампочка над дверью со стороны двора не горела, в филенках двери не было ни одного стекла. Их давно разбили, а отверстия, чтобы сохранить тепло, заделали фанерой.
— Пришлите мне эти документы, — попросил я.
— Хорошо, — ответил Сизов и добавил: — Если еще потребуется помощь, звоните инспектору Бухарову. Он в курсе.
Когда Тырина вернулась из рейса, я снова вызвал ее на очную ставку. Слушая Ларису Николаевну, она то и дело прижимала руки к груди: «Боже мой… Боже мой… Надо же так… надо же!..» Но Лариса Николаевна не обращала на это ни малейшего внимания и, закончив рассказ, твердо заявила, что убийство Тани — дело рук Ты-риной, которая совершила преступление с помощью Кошкиной или подобных ей «алкашей».
Затем я дал слово рвавшейся в бой Тыриной. Глядя в упор на Ларису Николаевну, чуть не рыдая от возмущения, она заговорила скороговоркой:
— Как вам совесть позволяет, как у вас язык поворачивается?! У меня самой двое детей, как же я могу убить чужого ребенка?! Ну, были у нас стычки и что из этого? Пусть даже грозила я вам, о ребенке напоминала. А чем грозила? Убийством? Глупость. Из-за бабских склок ребенка убивать! Говорите, что собирались на меня в ОБХСС сообщить и поэтому я?.. А на самом-то деле сообщили?
Лариса Николаевна сидела, опустив глаза, и молчала.
— Ответьте на этот вопрос, — обратился я к ней.
— Нет, не сообщила… — смущенно ответила она.
— Почему?
— Так… Не захотела связываться…
— Вот видите — не сообщили! — продолжала Тырина. — Так за что же я мстить вам собиралась, а? Вы же ничего плохого мне не сделали… Только попугали… Или вы думаете, что я такая, что и за это могу убить ребенка?! Эх вы! Когда я узнала о смерти вашей дочери, мне стало жаль вас. А вы в это время на стенах моего дома писали, что я убийца! У вас нет и не может быть доказательств, слышите?! Нет и не может быть!!! Что касается Кошкиной, то, насколько я знаю, Конюховой она предъявлялась, но опознана не была. Конюхова сказала, что на могиле Тани видела другую женщину.