По прочтении сжечь
Шрифт:
– У меня тоже правило - ставить интересы дела на первое место, и поэтому...
– Кита оглянулся. Врач и Моримура куда-то ушли, очевидно, решили не мешать деловому разговору. Кита спросил резким тоном: - Больше вопросов нет?
– Прошу извинить, что отнял у вас время.
– Идэ поклонился.
– Я только хотел, чтобы в наших отношениях была ясность. Вы человек эмоционального склада, холерического темперамента, а я всегда держу себя в руках и никогда не срываюсь. Но если еще раз повторится такая сцена, как сейчас, - чуть заметная улыбка тронула его губы, - я совершенно
– Угрожаете?
– Кита сделал полшага вперед.
– Я не из пугливых.
Идэ кивнул:
– Я знаю. Иначе вы не работали бы здесь. Но у меня правило: если мне мешают, не колебаться. Я считаю своим долгом поставить вас об этом в известность. Мне не хотелось бы видеть ваш изуродованный труп. А я ради дела уже прибегал к такой мере.
Кита усмехнулся и, вынув портсигар из кармана, закурил.
– Я в курсе истории, случившейся с одним японским корреспондентом в Шанхае. Его труп без головы нашли на территории французской концессии.
Идэ засунул руку в карман и приподнял полу пиджака - на брючном ремешке висел японский нож в деревянном футляре.
Со стороны веранды послышались детские голоса.
– Не будем поддаваться чувствам, - тихо произнес Идэ.
– Дело прежде всего. Какие новости сообщил Накадзима?
Сделав несколько глубоких затяжек, Кита ответил уже спокойным голосом:
– У берегов Японии проведены большие маневры объединенного флота, заодно прорепетирована операция "И".
– И как?
– Прошло хорошо.
– И торпедная атака?
– Об этом Накадзима не говорил.
Идэ улыбнулся, показав все зубы:
– Это же самое главное. Мне бы он сказал. Пока не решен вопрос о возможности торпедной атаки, нет смысла затевать операцию.
Кита посмотрел на ручные часы:
– Я вас просил прийти сегодня потому, что мы выяснили кое-что насчет Хаями Марико.
Идэ поклонился.
Кита продолжал:
– Она студентка местного университета, покойный отец ее, японец, преподавал в колледже Оаху, мать - кореянка, работает в музее Бишопа. Мы узнали, почему девица ездила в Японию. Умер ее дядя в Нагоя, она ездила улаживать спорное дело о наследстве. Сегодня можете увидеть ее. Отдел христианского союза молодежи устраивает прием в честь пастора Рамбоу, попечителя местной японской школы, уезжающего в Англию. Мы устроили так, что вас познакомят с девицей.
– Я боюсь, - Идэ поднес руки ко рту и откашлялся, - что мое появление может показаться странным...
– На этот счет не беспокойтесь. Сегодня там будет много народу, особенно японцев. Никто не обратит на вас внимания. Если только вы не будете резать кого-нибудь.
– Ехать сейчас?
– спросил Идэ.
– Да. Вы просили дать вам надежного помощника для специальных поручений. Я вам передам Абэ. Он познакомит вас с Хаями Марико.
– А кто он?
– Шофер такси. Помните, в тот раз возил нас ночью.
– Ах, этот? Круглолицый такой. Он не болтлив?
– Нет, очень расторопен, смел, только вспыльчивый.
Идэ улыбнулся:
– Как вы? Ничего, если понадобится, быстро усмирю.
Кита громко рассмеялся.
– Моя вспыльчивость мешает мне в жизни. Но я не умею быть неискренним.
– Он пошел рядом с Идэ по дорожке, ведущей к боковым воротам. Выйдете на улицу и направо, около китайской закусочной, увидите желтую машину Абэ, он отвезет вас.
Идэ поблагодарил генконсула и сразу же нашел машину. Абэ поехал по Калакауа-авеню. Всюду были вывешены флаги, слонялись толпы гардемаринов во всем белом. Абэ объяснил: прибыло учебное судно из Сан-Диего с курсантами морского училища - для местных девиц наступил праздник.
– Ты американский японец?
– спросил Идэ.
– Мои родители давно переселились сюда и приняли подданство, - ответил Абэ.
– Я родился здесь.
– Родился в Америке, но нутро у тебя японское, - сказал Идэ, пристально смотря в зеркальце, в котором отражалась румяная физиономия Абэ.
– Приемы каратэ знаешь?
– Нет, занимался боксом. Выступал на состязаниях...
– Бокс - детская забава. Пусть им занимаются маленькие девочки. А каратэ - это для взрослых мужчин. Я научу тебя, как усыплять навсегда одним ударом. Чисто и красиво.
Особнячок, где происходил прием, стоял на пологом склоне Панчбола. Веселье было в разгаре. Почетные гости сидели на веранде вокруг пастора с красивой седой гривой, похожего на дирижера или скрипача. На всех красовались ожерелья из желтых цветов.
На поляне перед домом, прямо на пальмовых листьях, были разложены яства. В стороне стояли столики - там гостям наливали коктейли. Прислуживали полуголые гавайки в ярких красных и желтых юбках. Несколько японских девушек вместе с гавайками - все они были в юбках из больших листьев - исполняли танец "хула-хула". Сбоку под деревьями сидели японцы в разрисованных рубашках и играли на гитарах со стальными струнами.
– Смотри, не спутай, - предупредил Идэ.
– Меня зовут Доминго Акино, я мексиканский японец.
Абэ кивнул и подошел к пожилой, густо набеленной японке в парчовом кимоно с серебристыми узорами, похожем на рыбью чешую. Японка поклонилась Идэ и пригласила его к столику, где гостям подносили мягкие напитки фруктовые соки, кока-колу и тоник-уотер. За столиком стояла Марико в платье бананового цвета, в волосах торчали разноцветные орхидеи.
– Что прикажете?
– спросила она.
– Грейп-тоник или...
Идэ поклонился:
– Мы с вами ехали вместе на пароходе из Японии. Помните?
Марико округлила глаза от удивления.
– Ах это вы? Вспомнила... Очень рада вас видеть. Вы, кажется, болели и редко появлялись на палубе. А с вами ехал такой полноватый, с усиками. Он тоже здесь?
Идэ тихо рассмеялся:
– Ему не повезло. В Сан-Франциско попал в руки одной женщины, она обчистила его, и он повесился.
Марико покачала головой, но ничего не сказала.
– А я поселился здесь, работаю на плантации, - продолжал Идэ, собираюсь выписать сюда старуху мать.