По путевке комсомольской
Шрифт:
Так в 1923 году я навсегда сменил красные петлицы на голубые. [146]
«Жуковка»
Меня приняли в военно-воздушную академию по указанию Главкома без вступительных экзаменов, очевидно доверившись моей легкомысленно заполненной анкете, где в графе «образование» было написано: «Владимирские подготовительные курсы при бывшем реальном училище». Таковые я действительно в восемнадцатом году старательно посещал, но окончить их за один год, конечно, не мог - в моем «багаже» было всего-навсего городское
И вот начались занятия. Мои товарищи по курсу приступили к высшей математике, я же пока зазубривал материал наизусть, просиживая ночи напролет, и с азов вникал в алгебру, геометрию и тригонометрию.
Помню, в начале декабря профессор Привалов, читавший нам курс дифференциального исчисления, вызвал меня решать какое-то довольно сложное и длинное - во всю доску - уравнение. Я, к счастью, знал его наизусть и довольно бойко, без запинки «начертал» что требовалось. Но тут профессор с присущим ему спокойствием стер с доски примерно треть уравнения и, заключив часть его в скобки, подставил множителем какую-то тригонометрическую функцию.
– Ну а как теперь будет?
Я, конечно, сник. Такие премудрости были мне еще не по плечу.
Привалов начал было помогать:
– Пишите за мной.
И я принялся писать на доске то, что он не без раздражения отрывисто и с заметными паузами стал мне диктовать.
– Синус квадрат альфа… плюс… косинус квадрат альфа… равно… чему?
К этому времени благодаря самоподготовке я уже значительно преуспел в разделах элементарной математики и, конечно, знал, что мне предложено простейшее [147] тригонометрическое тождество, но, не будучи абсолютно уверенным, так растерялся, что решил промолчать.
– Скажите, Соколенок, а вы тригонометрию когда-нибудь изучали?
– спросил Привалов.
– Нет. Но я ее уже прошел самостоятельно, - честно отрапортовал я.
– Оно и видно. Как же вас приняли? Вы не сможете здесь учиться.
– Сделав небольшую паузу, он добавил: - Что же мне с вами делать?
– Учить!
– ничуть не смущаясь, ответил я.
– Так ведь здесь не девятилетка, не рабфак. В академию приходят уже со средним образованием. Здесь без математики и делать нечего.
– Немного помолчав, Привалов заключил: - Ну вот что, Соколенок! Садитесь на свое место. Я ставить вам ничего не буду. Неудобно. Ведь у вас вон какие регалии.
– Профессор показал на мои ордена.
– А то недалеко и до греха, чего доброго, еще в контрреволюции уличат! Давайте договоримся так. До пасхи, до апреля месяца, я вас вызывать не буду. Если к этому сроку вы подготовитесь, мы встретимся, и будете мне сдавать экзамены по математике. Впрочем, не по всей - только по тригонометрии. Сдадите - допущу к экзаменам по нашему курсу. Согласны?
– Согласен, - ответил я.
– Справитесь?
– Раз надо, значит, должен справиться.
– Ну давайте попробуйте!
И я попробовал.
Весной, в оговоренное время, я сдал Привалову экзамен по обещанной тригонометрии, а через девять дней вместе со всем курсом - по всей пройденной нами за год «дифференциалке».
– Молодец. Будь моя власть, я бы вам еще
Много лет спустя, когда я уже стал начальником академии, любимый профессор нередко приходил в гости, и мы не раз вспоминали «дела давно минувших дней».
Мне припоминается еще один экзамен - по очень сложной и трудно усваиваемой науке - гидродинамике. Достаточно сказать, что толстенный учебник Саткевича, по которому мы изучали этот курс, от начала до конца был заполнен бесконечными - на многие страницы - формулами, между которыми словно для отдыха глаз [148] следовали примерно такие лаконичные фразы: «отсюда следует», «если все это упростить», «введя в это выражение дополнительную величину, получим…».
Читал нам этот курс и принимал по нему экзамен очень популярный среди слушателей профессор Борис Михайлович Земский. Как-то на одной из своих лекций после вывода довольно сложного уравнения, обращаясь к слушателям, Борис Михайлович спросил:
– Ну как? Все понятно?… - И не получив ответа, в шутливой форме ответил за нас сам: - По правде говоря, и мне не совсем. Но что поделаешь, все равно надо запомнить.
И вот идет экзамен. Сижу я за учительским столом рядом с профессором и, виновато склонив голову над чистой страницей, не знаю даже, с чего и начать вывод предложенного уравнения.
Борис Михайлович терпеливо ждет, и минут через пять тягостной «молчанки» слышу спокойное:
– Ну давай-давай…
А что было давать, когда из головы все вылетело? Снова длительная пауза. Продолжаю сидеть молча и играть карандашом, будто вот-вот найду решение поставленной задачи. Но, увы, в действительности - никакого сдвига.
Через некоторое время слышу снова:
– Ну давай же! Не знаешь, что ли? Довольно! Можешь идти.
В наше время в практике академии оценки, полученные на экзамене, объявлялись слушателям не сразу, О них мы узнавали только утром следующего дня из сведений учебного отдела.
Так было и на этот раз. Перед началом занятий я у доски объявлений. Разыскиваю одну из нижних строк алфавитного списка, читаю и не верю - пятерка! Иду в учебный отдел к Борису Михайловичу выяснять, как это могло случиться.
– Там, по-видимому, какая-то ошибка.
– Какая ошибка?
– удивляется он.
– Пойдем посмотрим.
У доски объявлений Земский очень серьезно обратился ко мне:
– Так вот же, есть отметка. Разве мало?
Я растерянно молчал, принимая его слова за шутку. Но он добавил:
– Ошибки здесь нет. Сейчас-то, наверное, ответил [149] бы хорошо! А? Можно бы, конечно, для страху и двойку влепить, но зачем? Ведь все равно тебе этой запутанной наукой не придется заниматься…
К четвертому курсу по успеваемости я уже подошел к устойчивому среднему уровню однокурсников и был настолько твердо уверен в благополучном завершении учебы в «Жуковке», что счел возможным закончить и последний, дополнительный курс Академии Генерального штаба, к тому моменту переименованной в Военную академию РККА имени М. В. Фрунзе. Мое ходатайство было удовлетворено.