По путевке комсомольской
Шрифт:
С осени того же года, как я уже писал, меня направили на учебу в Москву. И вот как-то зимой узнаю страшную весть: Миронов, бывший командир моей родной 23-й дивизии, арестован якобы за участие в контрреволюционном заговоре и расстрелян…
Потребуются долгие годы, чтобы вернуть народу светлое имя героя гражданской войны Филиппа Кузьмича Миронова - имя солдата революции, которого мы все любили… [125]
С напутствием Ленина
Ну а моим фронтовым настроениям осуществиться, стать реальностью
Мне посчастливилось быть делегатом исторического съезда в числе армейских комсомольцев. Предсъездовские же дни я провел на Садово-Кудринской, в 3-м Доме Советов, куда со всех концов страны собирались комсомольские посланцы.
Армейцев наша молодежь всегда принимает с любовью, и здесь, на съезде, мы ходили окруженные всеобщим вниманием. Старые друзья и новые знакомые, еще не побывавшие в армии, живо интересовались положением на фронте, работой в боевых частях и, конечно, героическими делами комсомольцев. Надо сознаться, когда речь заходила о мужестве и отваге комсомола на фронте, я чувствовал себя особенно уверенным, так как с гражданской войны вернулся комиссаром, дважды награжденным орденом Красного Знамени, именным холодным и огнестрельным оружием. На съезде комсомола нас, заслуженных орденоносцев, было не больше десятка.
Трудно передать чувства, охватившие всех делегатов, [126] когда стало известно, что на съезде обещал выступить сам Владимир Ильич. Ведь почти никто из нас никогда не видел и не слышал Ильича, а ведь именно Ленин, его имя, образ вдохновляли каждого.
И вот точно в установленное время Владимир Ильич появился на сцене. Поднялся невообразимый шум, гром аплодисментов. Во всю мощь мы скандировали: «Ленин, Ленин, Ленин…» Казалось, что овации вождю не будет конца…
По мере того как Владимиру Ильичу становилось ясно, что бурю ликования остановить не так просто, его добрая ответная улыбка начала пропадать. Он жестами стал призывать делегатов успокоиться, а потом вынул из кармана жилета часы и не без строгости показал на циферблат, как бы говоря, что время ограничено и его ждет еще государственная работа.
К своим карманным часам, как к действенному и испытанному средству, Владимир Ильич, как оратор, обращался частенько. Кстати сказать, я неоднократно слушал выступления Ленина и помню, что всем им предшествовали бурные неуемные аплодисменты.
В предсъездовские дни и часы мы, делегаты, много говорили и спорили о том, к чему будет призывать нас, комсомольцев, Владимир Ильич. Судя по обстановке в стране, большинство ожидало призыва к мобилизации всех нас на борьбу с врагами Советского государства.
И вот Ленин говорит, а скорее ведет, задушевную беседу с большой аудиторией комсомолии, которой суждено служить резервом партии, ее помощником во всех ее малых и больших делах.
Что
После речи и ответов Владимира Ильича на многочисленные записки делегатов все, кто был в зале, вскочили со своих мест и ринулись в фойе, через которое он должен был пройти. Толпа делегатов уже успела окружить его, образовав плотное кольцо. Я, естественно, бросился туда же, но опоздал: пробиться к Ленину было невозможно. Тогда я пустился на хитрость. Нагнувшись, [127] будто обронил какую-то вещь, встал на колени и, шаря рукой по полу, начал на четвереньках пробираться к центру круга.
Хитрость удалась. Преодолев барьер из ног, я поднялся, как из-под земли, впереди самых первых и оказался сзади Владимира Ильича, за его левым плечом. Не скрою, за такое нахальство я получил несколько увесистых ударов от товарищей, но что они могли значить, когда я уже стоял совсем-совсем рядом с любимым вождем!…
Трудно сейчас сказать, что привлекло внимание Владимира Ильича, но меня он все-таки заметил и не без отеческого лукавства в голосе спросил:
– А вы что делаете теперь, товарищ… военный?
От волнения я не сразу даже сообразил, что вопрос относится ко мне. Но, тут же собравшись с духом, выпалил:
– Я приехал учиться в Академию Генерального штаба!…
Товарищи потом рассказывали, и не без порицания, что слова «Генерального штаба» я произнес слишком уж громко, с каким-то непростительным мальчишеским апломбом.
Владимир Ильич, не ожидая, пока я еще что-либо скажу, чуть-чуть коснувшись рукой моего плеча, одобрительно произнес:
– Учитесь, учитесь, молодой человек. Это сейчас необходимо…
С этими словами Ленин дал знак ребятам пропустить его к выходу.
* * *
Так с напутствием вождя революции - учиться, обращенным к комсомольцам с трибуны съезда, начал я осваиваться в старинном особняке на Воздвиженке, куда всего три-четыре года назад съезжалась старорежимная аристократия, чтобы просидеть ночь за картами или весело провести время. А теперь в одной из дальних комнат первого этажа, оборудованной под кабинет, командированных в академию принимал с целью знакомства первый ее начальник, бывший царский генерал, Снесарев. Поодаль от него сидел комиссар академии, ивановский большевик, Степан Назаров.
Близкое личное знакомство с Назаровым по родной 9-й армии, где он, как комиссар штаба армии, неоднократно [128] беседовал со мной, помогая комиссарскому становлению недавнего комсомольца, значительно облегчили беседу с начальником академии. Так, почти на все казусные вопросы, в основном связанные с моим возрастом и скоротечной военной карьерой, Назаров отвечал сам или разъяснял мои не очень-то внятные ответы.
В конце собеседования Снесарев, не без некоторого даже расположения ко мне, спросил: