По путевке комсомольской

Соколов-Соколенок Николай Александрович

Значительно легче мне было разбираться в вопросах тактики. Слишком теоретизированные занятия по этой дисциплине частенько не совпадали с практическими боевыми делами из опыта гражданской войны. На лекциях и особенно на практических занятиях нередко возникали горячие дискуссии и споры, в которых нашим руководителям, представителям старой классической школы, приходилось непросто. Обучая нас, им приходилось и самим многое узнавать у своих учеников. Так что в стенах нашей академии шла непримиримая борьба между представителями старой школы, тяготеющей к позиционным формам ведения войны, и новой, сторонники которой предпочитали опытом проверенный, безудержный стратегический и

тактический маневр.

Горячая жажда знаний (учиться так учиться!) подтолкнула многих из нас на параллельное изучение других предметов - дополнительно к академическому курсу. Часть слушателей, ставших впоследствии видными военными работниками органов юстиции, оформилась студентами юридического факультета Московского университета, другие же решили совмещать учебу на основном курсе с восточным факультетом академии, который в то время был теснейшим образом связан с Московским [134] институтом востоковедения (бывший Лазаревский институт).

Я лично попробовал объять необъятное и добился зачисления как слушателем восточного факультета, так и студентом университета. Однако к середине первого же года обучения юридический факультет пришлось оставить. Высвободившееся время показалось мне просто безграничным - оно было весьма благоразумно распределено между двумя факультетами, размещавшимися в одном здании.

На восточном факультете я выбрал класс арабского и турецкого языков, продолжая при этом изучать и английский, который в академии для меня был основным. С особой признательностью и благодарностью вспоминаю своих учителей, и в первую очередь известнейших арабистов - старого профессора Аттая (по происхождению араба) и тогда еще молодого, но очень взыскательного Игнатия Юлиановича Крачковского (впоследствии академика), а также преподавателей английского языка супругов Вайнелович. Вся моя последующая жизнь и деятельность сложились так, что я не мог использовать знания восточных языков, зато английский язык мне очень пригодился и сослужил большую службу во время моей продолжительной работы за рубежом. Полученные в академии знания по английскому позволили избежать услуг переводчиков, что было тогда немаловажно.

…Итак, сложная и непривычная иероглифическая письменность и гортанная фонетика не помешали мне довольно успешно овладеть восточными языками. Уже к концу первого года обучения я мог читать на память арабские стихи и рассказывать любимые профессором Аттаем арабские анекдоты. В знак признания успехов в овладении преподаваемым им предметом Аттая подарил мне свой учебник с автографом.

Счастливейший двадцатый! Такое время в жизни случается, наверное, только один раз… В двадцатом году я был выдвинут партией на должность комиссара отдельной бригады и вторично награжден орденом Красного Знамени. В этом году мне, уже зачисленному в Академию Генерального штаба, было доверено представлять армейский комсомол на его III съезде. Наконец, в конце года, в середине декабря, комиссар академии, вызвав к себе Дыбенко, Ковалева и меня, объявил, что завтра утром мы должны явиться к Владимиру Ильичу в Кремль, и добавил, что Владимир Ильич, по-видимому, [135] будет интересоваться учебными делами в академии, тем, как мы, красные командиры, усваиваем курс. Старшим делегации назначили Дыбенко.

В точно назначенное время, минута в минуту, перед нами открыли дверь, и мы вошли в кабинет Ленина.

Владимир Ильич, оставив свой рабочий стол, встретил нас почти у самого входа в кабинет. С чуть сдержанной, но исключительно теплой, располагающей улыбкой Ленин по очереди поприветствовал нас:

–  Здравствуйте, здравствуйте, товарищи военные. Очень рад вас видеть. Рассаживайтесь,

пожалуйста, поудобнее и будьте как дома.

В кабинете мы застали высокого, статного, по виду средних лет, товарища, который в момент нашего появления стоял у стола и внимательно нас оглядел. Раньше я его никогда не видел, но лицо этого человека было очень знакомо по фотографиям. Изрядно взволнованный встречей с Владимиром Ильичем, я даже и не поинтересовался, кто же был этот молчаливый свидетель нашей беседы с вождем. Значительно позже узнал в нем Подвойского.

Воспроизвести дословно все детали разговора с Владимиром Ильичем просто невозможно. Однако характер и содержание состоявшегося разговора, как и сам образ Ленина в рабочей обстановке, врезались в память со многими подробностями.

Владимир Ильич интересовался нашими успехами в академии, подчеркнув, что мы, сами командиры и руководители армии, уже должны учить нашу молодежь военному делу, передавая ей и свое умение, и свой опыт. Ленин спросил также, всему ли нас учат целенаправленно, то есть так, чтобы наши командиры стали по-настоящему грамотными военачальниками.

На вопросы Владимира Ильича отвечал Павел Дыбенко. Примерное содержание было таково: учеба проходит нормально, особых трудностей в усвоении преподаваемых предметов нет. Недостаток - почти все военные дисциплины в основе своей базируются на опыте первой мировой войны и объясняются с позиций дореволюционной «классической» школы. Но что поделаешь, если наш опыт - опыт гражданской войны еще никем не обобщен…

–  А что же с них спросить-то, Владимир Ильич, - с некоторой иронией заметил Дыбенко.
– Что знают, то и дают. [136]

На этом Владимир Ильич прервал Дыбенко:

–  Вот, вот, это уже и интересно. А как дают? Все ли отдают, что знают? Ведь можно передавать свои знания по-разному: хорошо или плохо; добро, от души, или сдержанно, выдавливая из себя. Так как же все-таки дают?

Дыбенко не задумываясь тут же ответил:

–  Я считаю, Владимир Ильич, что в этом отношении все в порядке. Работают добросовестно.

–  А как ваше мнение, товарищи?-Владимир Ильич обратился уже к нам.

–  Это верно, Владимир Ильич, - ответил Стецкий.

–  А каковы у вас, красных командиров, больших начальников, отношения с вашими преподавателями, бывшими царскими генералами?

–  Здесь тоже все в порядке. Нам с ними делить-то нечего. Друг другу улыбаемся, но в гости не ходим. Живем, друг друга не обижаем.

–  Вот это очень, очень важно. Нужно иметь в виду, что многие офицеры и генералы царской России порвали со своим прошлым навсегда и, перейдя на нашу сторону, добросовестно нам помогают громить врага, и уже вместе с нами отвечают за судьбу революции, - добавил Владимир Ильич.

В заключение беседы Ленин поблагодарил нас, передал привет товарищам по академии и пожелал успеха в учебе.

Прощаясь, уже на ходу он спросил меня:

–  Мы, кажется, где-то встречались с вами, молодой человек?

Я напомнил Ленину III съезд комсомола.

Беседа с Владимиром Ильичем продолжалась не более 10-15 минут, однако запала в сердце каждого из нас на долгие годы.

* * *

Наступил 1921 год, первый год мирного строительства молодого Советского государства. После напряженной учебы я решил воспользоваться отпуском и провести его во Владимире, среди близких и товарищей по школе и комсомолу. От Москвы до Владимира вроде рукой подать, а вот попасть туда никак не удавалось.