По Рождестве Христовом

Алексакис Василис

Почему Везирцис ничего не сказал мне ни о крушении персидского флота, ни о канале Ксеркса? В тот вечер он был явно не в своей тарелке. Так и вижу опять, как он вертит в руках свой автобусный билет. Хотя, конечно, сведения, которыми мы располагаем об античной истории Афона, крайне скудны. Известно, что там было пять городов: Дий, Олофикс, Акрофои, Клеоны и Фисс [3] , но их точное местоположение неизвестно. Предполагают, что Дий, Олофикс и Акрофои были расположены на восточном берегу, а Фисс и Клеоны — на противоположном. Несомненно, что материалы для постройки своих гигантских комплексов монахи нашли на месте. В эпоху греко-персидких

войн Афон насчитывал десять тысяч жителей, по большей части земледельцев, которые наверняка вели очень здоровую жизнь, раз доживали, если верить Лукиану, аж до ста тридцати лет! Среди них было много пеласгов и этрусков. Они знали греческий, но, как нам сообщает Фукидид, говорили также на других языках. Названия Дий и Клеоны греческие, Фисс и Олофикс — неизвестного происхождения, название Акрофои смешанное. Дий, возможно, был посвящен Зевсу [4] . На полуострове поклонялись тем же богам, что и в остальной Греции. На самой вершине горы возвышалась статуя Зевса, тень которой на исходе дня касалась, как говорят, острова Лемнос. Сообщают также, что Иверский монастырь построен на месте храма Посейдона. Первые обитатели Афона почитали также Деметру, Афродиту, Артемиду, Аполлона и Асклепия.

3

У Фукидида упоминается еще один город — Сана (прим. переводчика).

4

Зевс назывался по-гречески также Днем (прим. автора).

В мою жизнь вторглось столько имен — святых, философов, монастырей, городов — что я вряд ли смогу их все запомнить. Пытаюсь хотя бы частично вырвать их из тени, вставляя в заурядные диалоги.

— Еду в Олофикс, — говорит Ефраим.

— Что собираешься там делать? — спрашивает Пармениск из Метапонта, что в Южной Италии.

— У меня встреча с Метродором-старцем из монастыря Эсфигмен.

— Так он не умер? — удивляется император Диоклетиан.

— Это я его воскресил, — гордо объявляет чудотворец Паисий.

Монастырь Эсфигмен обязан своим малопривлекательным названием [5] тому факту, что расположен в ущелье меж двумя горами.

В IV в. до Рождества Христова афиняне теряют контроль над полуостровом Халкидика, присоединенным к Македонскому царству. Из этой эпохи мне запомнилось только одно имя — архитектора Динократа (кажется, его назвали также Стасикратом). Самонадеянности в нем было, наверное, не меньше, чем у Ксеркса, поскольку он предложил обтесать гору Афон, чтобы превратить ее в колоссальную статую Александра Великого. Она должна была изображать завоевателя сидящим, в одной руке он держал бы целый город, а другой направлял течение реки. При высоте горы в две тысячи метров этот монумент стал бы самым грандиозным из когда-либо сооруженных. К счастью, Александр отверг предложение Динократа, избавив тем самым Пресвятую Деву от ужасного зрелища.

5

Оно означает «ущемленный», «встрявший» (прим. автора).

Вот и все, что я пока нашел. В первые века христианской эры Халкидика приходит в еще больший упадок: кроме римского ига полуостров испытывает массированные вторжения славян и болгар, а также пиратские набеги. Население постепенно покидает Афон. В V веке на улицах городов встречаются только статуи.

Собранных сведений хватит, быть может, чтобы написать страниц двадцать, не больше.

Однако эта случайно подвернувшаяся тема уже успела запасть мне в душу, и забросить ее будет нелегко. Изучение отдаленнейшего прошлого Афона — своего рода разминка перед усилием, которое мне предстоит сделать, чтобы сосредоточиться на другом периоде, начинающемся с постройки первых монастырей, в X веке.

3.

Возможно, я зря смотрел на это исследование как на обузу. Кто знает? Быть может, мои познания об Афоне когда-нибудь мне пригодятся. Я был бы не прочь стать журналистом, хотя, вероятнее всего, мне придется посвятить себя преподаванию. Я убежден, что газеты редко открывают свои двери тем, у кого нет рекомендаций. Единственный из моих знакомых, у кого есть кое-какие связи в прессе, это Ситарас. Он выпускает на Тиносе ежемесячное обозрение и время от времени публикует статьи в «Авги». Завтра он должен приехать в Афины на день рождения Навсикаи. Ей исполняется восемьдесят девять лет.

Моя осведомленность об афонском монашестве уже принесла первые плоды — именно ей я обязан молниеносному развитию наших отношений с Янной. Эта набожная девушка изучает детскую психологию, должна получить диплом в этом году. У нее густые кудрявые волосы и голубые глаза. Единственный раз, когда я попытался погладить ее по щеке, в прошлом декабре (мы тогда ужинали в «Троянском коне», в таверне квартала Экзархия), она оттолкнула мою руку с такой яростью, что я даже испугался.

— Все вы одинаковые, — заявила она с отвращением.

Правда, к концу ужина она немного смягчилась, но я уже решил про себя, что это наш последний вечер. Позавчера, в понедельник, я увиделся с ней снова, в университетском кафетерии. Она сидела за столиком одна.

— Надо же, кто появился! — бросила она мне.

Я подумал, что лучший способ извиниться за долгое отсутствие — это упомянуть о своем исследовании.

— Пишу работу о Святой Горе, — объявил я ей довольно торжественно.

Она удивилась, словно считала меня если не безбожником, то, по крайней мере, скептиком.

— Ты? С чего бы вдруг?

Я попытался напустить на себя тот же сумрачный вид, что и Иосиф на фотографии.

— Почувствовал потребность лучше узнать наше духовное наследие, — сказал я в итоге, усаживаясь за стол.

— Со мной тоже такое было, несколько лет назад.

Она перевела взгляд на здание богословского факультета. На ней была черная кожаная куртка и светло-зеленая рубашка с воротником-стойкой. На шее по-прежнему висел серебряный крестик, который я заметил во время нашей первой встречи.

— Среди афонских монахов есть один перуанец, который принял православие и пишет стихи по-гречески.

Ее лицо просветлело.

— Правда? А я только про одного монаха знаю — про Паисия.

«У нее с моей матерью одни и те же сведения», — подумал я. Она без колебаний приняла мое предложение продолжить нашу беседу вечером. Прежде чем отправиться на свидание, я успел разузнать немного об этом Паисии, который провел свою жизнь отшельником и умер в 1994 году. Мы снова встретились в «Троянском коне».

— Лучший способ понять православие — это молитва, — сказала она мне с ходу. — Если не молишься, ничего не поймешь.

Ее волосы были подхвачены на затылке костяным гребнем. Никакого макияжа, только скромный аромат духов, показавшийся мне весенним. Я рассказал ей о поэзии Симеона, о наставлениях Иосифа и даже о его гастрономических предпочтениях.

— Ничего не остается, как заказать сардины! — предложила она.

Но в заведении не оказалось ни сардин, ни риса. Так что нам пришлось довольствоваться бараньими котлетами с жареной картошкой, салатом и полулитром красного вина, очень даже неплохого.