По рукам и ногам
Шрифт:
Л-ланкмиллер, ты чего это? Затылком что ли стукнулся? Говорит со мной, как с милым ребенком. Не с придурочным и слабоумным, как раньше, а именно с милым. Неужели подумал, что я настрадалась в стенах его дома и приятное впечатление напоследок решил оставить?
Я зачем-то придвинулась к нему ближе, подставляясь под руку. Кэри, это совсем на тебя не похоже. И я так боюсь, что моя жажда тепла, хоть какого-нибудь, меня в конце концов погубит.
К полудню мучитель-таки вытащил меня из дома. Мы расстелили большое покрывало на краю обрыва, под сосной маленькой, потому что сделать
С собой вниз Кэри меня не потащил, оставил сидеть на покрывале. Опять, видимо, уплыть хотел черт знает куда, хотя в чем-то я его понимала. Почему-то казалось, что там, далеко в море, в тихой синей воде куда спокойнее, там нет проблем, нет мрака нашего, и вообще ничего нет, кроме запаха соли и йода. И это здорово, наверное.
Не знаю, сколько времени прошло, я даже не заметила, как Ланкмиллер снова явил себя на скалистом бреге.
– Ну чего ты опять нахмурилась? – он был весь мокрый, даже с волос вода стекала, но удушающая, хотя и привычная уже, окутывающая его атмосфера мрачности как будто спала. Словно он из душной комнаты наружу вышел.
– А? – я встрепенулась и подтянула колени к животу. – Думаю, вот… Переживаю из-за Юми, ей чертовски плохо вчера было. А сейчас… Сейчас мы только гадать можем, как она. Этот Такара, он всегда так со своими наложницами? Часто ему рассудок-то отказывает? – Кэри, видимо, не ожидал такого рода вопросов, поэтому не спешил на них отвечать, и мы некоторое время просто сидели молча, потом я снова тихо подала голос. – А если не брать конкретно Такару, то сколько в мире таких людей, как Юми? Но вот ей тогда ты был в силах помочь, Кэри. Почему не хотел?
– Совершенно верно, таких людей, как она очень много, и вопреки надеждам, – Ланкмиллер тяжело выдохнул и взял мои руки в свои, побуждая смотреть ему в лицо, – они очень часто встречаются. А правда в том, что если брать каждый такой случай в голову, у тебя очень скоро поедет крыша.
Я прямо застыла, не в силах даже сглотнуть. Чувство такое же, как тогда, когда Такара меня душил, будто горло пережали пальцами.
И беда не в том, что мучитель был бесчувственной скотиной, а в том, что он сейчас очень точно это сказал, вывалил на меня правду, как песок из самосвала, и возразить ему было нечего.
– Но только… – я заговорила, едва смогла говорить, зная, конечно, что скорее всего мучитель пропустит эти слова мимо ушей, да я и не ждала от него ответа. – Только если можешь помочь, помоги, пожалуйста, не отворачивайся.
Ближе к вечеру Ланкмиллер и вовсе исчез, машина его стояла на месте, значит не смылся никуда, рядом где-то. Но в кабинете его не было, в гостиной – тоже. Дом вообще пустовал, если не учитывать меня и местную мошкару, залетавшую сквозь распахнутые окна. Уже темнеть начинало, а мучителя всё не было, и я искренне надеялась, что он не напивается сейчас где-нибудь втихую, ибо мне совсем не хотелось его снова домой на себе тащить, как в тот раз из бара.
Промаявшись еще около получаса и дождавшись пока почти совсем стемнеет, я решилась выскользнуть из дома без должного разрешения
И как только я его заметила в этой темени, как только умудрилась нахрен с обрыва не сорваться – не знаю. Да только, наверное, зря. Мучитель сидел на самом краю, на какой-то бетонной плите и даже признаков жизни не подавал, застывший, словно статуя.
– Не возражаешь против моего общества?
Дьявол, конечно же, возражает. Как будто он меня сюда звал. Но только я уже села рядом, и может быть, за это он еще больше захотел меня прибить.
От земли веяло накопленным за день теплом, в траве что-то стрекотало, и этот звук был, пожалуй, единственным, что разбивал молчание между нами. Где-то далеко внизу слышался тихий шум прибоя. Ланкмиллер хоть и выглядел мрачным, но в то же время еще и спокойным. И причину этого спокойствия я в кои-то веки могла понять.
Эти мысли сами собой приходили в голову. Огромное море перед нами – это как единственный ориентир, символ чего-то вечного, потому что все вокруг меняется так быстро и так больно, а море – море всегда будет, всегда будет накатывать на камни, будет дышать этим мерным шумом. Море всегда будет.
– Впервые за долгое время я не чувствую боли, – Кэри вдруг обратился ко мне, даже чуть обернулся, и тогда я вздрогнула.
Он… Плакал что ли? Такой усталый голос. И прежде, чем в голове появилась хоть одна разумная мысль, я потянулась к его щеке, коснувшись пальцами влажной дорожки. И что же? В самом деле, зачем я… Как будто слова нужные сейчас подобрать смогу. Но мне и не нужно было ничего подбирать, Ланкмиллер заговорил первый, взял меня за запястье и проворчал под нос:
– Рука холодная, да и какого черта ты вообще так легко одета, и так уже носом хлюпаешь. Пойдем в дом, хоть чаем согреешься.
– Хорошо хоть, чаем, а не тобой, – не сдержавшись, буркнула я.
Как можно быть таким невыносимым? Выкрутился он, понимаете ли. Так ему нравится, видите ли, в одиночку страдать, самому с собой упиваться горем. То же мне, мученик.
– А мной, – Кэри почти рассмеялся, зажимая меня в объятиях, – мной уже чуть позже.
========== Часть 104 ==========
Кэри нашел удовольствие в уединении.
Что бы он там не говорил, он избегал общения, и мне вновь приходилось сживаться с едва-едва оставленной ролью живого манекена. Разве что здесь, вдали от города, от Генриха и Ланкмиллеровских слуг, она больше не казалась мне такой тягостной и сумрачной. Мне было спокойно. Мучителю, вроде как, тоже.
И мне потребовалось время понять, что Кэри уже вроде как смирился с произошедшим, он нашел в себе силы справиться, пережить. Просто он теперь вот такой вот, и не изменится ни сегодня, ни завтра, ни через год. Потеря близкого человека неотвратимо исковеркала его, сломала, разбила и оставила так.
Мучитель даже не лез ко мне, вопреки своим же собственным словам.
Только однажды за завтраком вдруг притянул к себе, усадил на колени и поцеловал. С закрытыми глазами. И я позволила, хотя стоило бы вырваться и надавать ему пощечин. Я знала, кого Ланкмиллер видел тогда на моем месте, а он позволил мне знать.