По семейным обстоятельствам
Шрифт:
— Угу, которые смастерил лучший кузнец клана Холодных — я, — ехидно добавил Иен.
Интересный поворот. Ната торжествующе оскалилась. Генрих поежился.
— Так у вас алмазы лишние? — проворковала она. — Или вы следующему претенденту дочь без приданого хотите всучить? Иен ее уже взял — такую, какая она есть. Ему доплачивать не надо. А вот у нас… в смысле, у него, есть одна вещь… которая, я полагаю, вам очень нужна.
— Прям даже любопытно, что же мне такого нужно, — загоготал Алмазный. — Ну-ка, покажи!
— Да без проблем.
Подросток подал матери охотничью сумку из оленей кожи, при виде которой Генрих захрипел и вытаращил глаза. Узнал, стало быть.
— Моё! — взревел он.
— Моё, — отрезала Ната. — Что упало, то пропало. И глядите, что в сумочке есть!
Она достала «секстант» и повертела его в руках. Как им пользоваться, она не знала. Прекрасно понимала, что штука эта бесценная, но семья — она куда важнее, чем самый драгоценный артефакт. И друзья. А Лиля и Иен — ее друзья.
— Я так понимаю, что встает вопрос: достаточно ли ценный выкуп предложен за вашу дочь? — подал голос Валь, потому что остальные молчали, явно ничего не понимая. — К тому же и внука вам в наследники отдадут — по достижению им совершеннолетия. Так что скажете, князь?
— Скажу, что согласен, — хриплым голосом ответил Алмазный, не сводя глаз с артефакта. У него даже руки подрагивали. — Так дорого мою дочь никто не оценит.
— Договор! — рявкнул Иен.
— Договор! — согласился его теперь уже законный тесть.
Немедленно принесли бумагу и перо. Четверо цвергов обступили стол — благо, что Лиля его успела купить. Стульев не было, а стол был. Принялись орать — громко, ругательно. Рвали бумагу, швырялись перьями — словом, работали. Валь не выдержал, рявкнул на них, отобрал чернильницу. Сказал, что будет писать сам, а они пусть внятно объяснят, что именно должно быть в договоре. Близнецы сидели, раскрыв рот от восторга, и, кажется, запоминали все те неизвестные им раньше слова, которые рычали бородатые квадратные коротышки. Лиля и Ната, не в силах вытерпеть этот гам, ускользнули на улицу.
— Нат, ты ради меня… — вхлипнула Лиля.
— Не только. Считай, что я за Валя долг вернула. Ты его из рабства выкупила, а я — тебя. Квиты.
— Я не ради чего-то…
— Так и я не ради чего-то. По дружбе, Лиль. Но, скажем так, долг закрыт. К тому же я все равно не знаю, как этой ерундой пользоваться.
— Знаешь, — шепнула Лиля. — А если бы у меня этот перемещатель был… Уж я бы разобралась. И рожать бы в своем мире хотела, а не тут.
— Глупости говоришь. Рожать с Ари будешь, она у нас ведьма. Родишь с десяток цвергят, не волнуйся.
Лилька кивнула, всхлипнула и Нату крепко-крепко обняла.
Договор все же составили, хоть и к вечеру. Обошлось даже без мордобоя и сломанных рук. А потом вся орава цвергов переместилась в гостиницу к новым родственникам. И начался пир, равных которому Каменск еще не видел и вряд ли когда-то увидит.
Цверги привезли с собой знаменитый грибной самогон — все же, как оказалось, Алмазный
Столы выставили прямо на середину улицы, на «свадебный» пир затаскивались все прохожие, которым посчастливилось оказаться рядом с гостиницей Северного. Хотя что значит — «посчастливилось»? Весь город сбежался поглядеть на цвергов. А уж когда узнали, по какому поводу праздник… Мясник подарил целую тушу быка. Тут же разложили костер и нашли огромный вертел. Помимо грибного самогона нашлось и несколько бочек вина. Еду выкупили в ближайшем ресторане — всю. А в уже в темноте, когда веселье стало слишком уж разнузданным, когда уже крики стали не радостными, а какими-то угрожающими, над Каменском вдруг раздался волшебный звук флейты. Такой нежный, чистый и сказочно-прекрасный, что смолкли все голоса. Даже ветер, казалось, утих, внимая. А флейта плакала, пела и рассказывала о любви, без сомнения — о любви. Потому что нет на земле силы такой, чтобы победить самую лютую стужу, самую злую ненависть, самую ненасытную жадность — только любовь.
Горожане вдруг устыдились. Тихо убрали столы и стулья. Молча, боясь даже дыханием спугнуть волшебную музыку, разошлись по домам. И даже цверги потупили глаза и помогли убрать разбитую посуду и разбросанные по земле объедки. Праздник окончился.
Иен увел полусонную Лилю в их дом, теперь уже даже не споря. Да и о чем спорить, когда самый главный бой в своей жизни он выиграл? Дом? Ну, пусть будет дом. Там еще столько всего нужно сделать. Двери новые поставить, мебель купить, колыбельку своими руками сколотить. В самом деле — не в гостинице же его жене рожать. И посуды там совсем нет, и кровать маленькая и хилая. Кровать настоящий цверг должен сделать сам. Он — кузнец, стало быть, ковать будет.
Ната же с трудом разыскала таинственного флейтиста — Валь сидел на крыше гостиницы, весь бледный, холодный. Уже не играл. Просто крупно дрожал.
— Что не так? — прямо спросила она. — Тебе плохо?
— Очень, — тихо ответил альв. — Я подлец и обманщик, Нат. Мне очень стыдно. Я неимоверно виноват перед тобой.
— Давай мы спустимся, и ты мне расскажешь, — мирно предложила Ната, у которой вдруг затряслись руки. — Домой пойдем, или?..
— Домой, конечно, — выдохнул Валенуэль. — Там и поговорим. Мне очень нужно с тобой поговорить.
Вот теперь ей стало по-настоящему страшно. Что он натворил такого? В чем виноват? Единственное, что ей лезло сейчас в голову — Валь решил расстаться. Ната с самого начала подозревала, что этот момент настанет. Но думала — лет десять у нее есть в запасе. Есть ли? Но Валь вел ее домой, крепко держа за руку. Как дети они — сплетенные до онемения пальцы. Оба — дрожат.
— Говори уже, — не выдержала Ната, едва не плача. — Не могу больше терпеть. Ты уходишь?
— Куда? — растерялся Валь.