По следам Александра Великого
Шрифт:
Я показала егерям скальный молоток, скальные крючья, трикони на ботинках, веревки, оттяжки, блок-зажимы. Кое-что хранилось в бардачках нашей машины, кое-что смастерили для меня папа и Кулибин. А я прекрасно понимала, что вот так, за несколько дней, мне вряд ли удастся обучить будущих «эдельвейсов» скалолазанию, но пусть они хотя бы получат представление о нем.
– А теперь смотрите, – я натерла ладони магнезией, вдохнула, выдохнула и подошла к скале.
– Помните, что надо все время сохранять три точки опоры – две ноги и рука или две руки и нога. Спешить не надо. Тут, скорее, не идешь, а ползешь на пузе. Следует тщательно выбирать точки опоры. Лучше всего, когда по отвесной скале движутся несколько
Я подпрыгнула, зацепилась кончиками пальцев за выступ, нашла опору для одной ноги, потом для второй и медленно начала движение.
2 (14) августа 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок. Генерал-майор князь Павел Дмитриевич Цицианов
Я недолго думал над предложением господина Патрикеева. Звук боевой трубы снова звал меня в строй. И негоже боевому генералу отсиживаться в тылу, когда твои товарищи по оружию готовятся выступить в поход.
К тому же мой родственник князь Багратион намекнул мне, что дело, которое нам поручит государь, весьма необычное, и в ходе грядущего похода нам придется столкнуться с вещами, доселе невиданными.
– Павле, ты поверь мне, когда я услышал… Нет, прости, больше я тебе ничего не могу рассказать. Знай только, что я прикоснулся к величайшей тайне на свете. Недаром государь так доверяет этим людям. Служи исправно, и ты тоже попадешь в число избранных. Не зря сам господин Патрикеев предложил тебе встретиться с ним. А этот человек ничего не делает случайно…
Я дал свое согласие, после чего мне объявили, что меня примет генерал Баринов. Знаете ли, я начал службу в русской армии с чина прапорщика Преображенского полка. Вся жизнь моя прошла в военных походах. Но о человеке с такой фамилией я ни разу не слышал. Однако, наблюдая за тем, как обращались к нему такие боевые генералы, как Кутузов и Багратион, я сделал вывод, что Баринову довелось немало повоевать. Причем, если судить по тому, что он неплохо знал Кавказ, ему довелось сражаться с немирными горцами. Возможно даже, что он участвовал в Персидском походе графа Зубова. Только там, или где-либо еще, я с ним не встречался – за это я могу поручиться.
Генерал же Баринов обо мне знал немало. Причем даже такое, о чем могли знать только близкие мне люди. Поначалу я думал, что обо мне рассказал ему князь Багратион. Но он поклялся, что таких разговоров между ним и Бариновым не было. Тогда откуда у этого доселе неизвестного мне генерала появились столь неожиданные знания о моей службе на Кавказе и в Польше?
Я прямо спросил его об этом. Тот усмехнулся и сказал: «Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего не бывает потаённого, что не вышло бы наружу» [24] . С его слов я лишь понял, что генерал неплохо знает Священное Писание, но ясности от этого не прибавилось.
24
Евангелие от Марка 4:22.
Но больше всего меня поразили его воины. В народе их называли «пятнистыми». Это прозвище они получили по цвету их мундиров. Ни одна известная мне армия мира не носила ничего подобного. Но, на мой взгляд, такая форма, хотя и не придавала воинам лихости и щегольства, была очень удобна в бою и в походе. Правда, подчиненные генерала Баринова носили ее в основном во время их экзерциций в Кордегардии.
А как «пятнистые» владели оружием! Они прекрасно стреляли из ружей, умело орудовали своими ножами,
Теперь же эти чудо-воины обучали наших солдат тому, что им могло бы понадобиться в схватке с врагом. Помимо всего прочего, они готовили тех, кто мог бы вести бой в горной местности. Значит, подумал я, сражаться нам придется в горах. Эх, как жаль, что по приказу императора Павла Петровича мы покинули занятые нами земли в Дагестане и Бакинском ханстве. Теперь придется снова возвращаться туда, откуда мы ушли непобежденными.
Помня об обещании, данном мною господину Патрикееву, я составил список офицеров, с которыми служил во время Персидского похода графа Зубова. Среди них было немало достойных людей, которые не участвовали в заговоре против государя. Часть из них была отправлена в отставку, но, как сказал мне генерал Баринов, даже если кто-то и оказался причастен к этому заговору, но ничего серьезного не совершил, то такой офицер может рассчитывать на прощение императора.
– Пусть молодые люди, обманутые своими преступными вожаками, службой своею смоют ту грязь, которая к ним прилипла, – сказал генерал Баринов. – Государь строг, но справедлив. И добр… Он по-отечески может наказать своих неразумных чад, но может их потом и простить. За список же ваш, Павел Дмитриевич, большое спасибо. Думаю, что упомянутые в нем лица – а многие фамилии мне известны – прославят русское оружие в грядущем походе.
– Значит ли это, что уже на будущий год наши войска снова отправятся по знакомым им дорогам на Дербент, Баку и Гянджу? – спросил я.
– Полагаю, что да. Только надо будет согласовать окончательный план похода с Первым консулом Франции Наполеоном Бонапартом. Ведь теперь французы союзны нам. Да и в Европе за британцами остались кое-какие долги. Впрочем…
Генерал Баринов задумался, а потом стал прощаться со мной. В этот момент из висевшей на его груди черной коробочки раздался голос императора:
– Николай Михайлович, я бы хотел переговорить с вами по срочному делу. Жду вас в своем кабинете.
– Понял, ваше величество. Через пять минут буду у вас. – ответил Баринов.
Я остолбенел от неожиданности, а генерал лишь развел руками – дескать, служба. И, пожав мне руку, отправился во внутренние покои дворца.
Глава 3. «Йо-хо-хо, все равно за борт!»
15 августа 1801 года. Французская республика. Руан. Капитан Казбек Бутаев, РССН УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области
Итак, приступим к делам нашим скорбным. Виконт перестал быть для меня пациентом и превратился в объект вербовки. Правда, как и с его болезнью, мне нельзя было ошибаться. И в первом, и во втором случае мог наступить летальный исход. Тут уж как получится. Хотя нам очень хотелось, чтобы Виконт стал нашим агентом и помог нам в нашей работе.
Отоспавшись и справившись со своими желудочно-кишечными болячками, сэр Чарльз Джон Кэри выглядел гораздо лучше, чем вчера. Синюшная бледность исчезла с его лица, да и голос Виконта звучал не заунывно-загробно.
– Скажите, мсье Алан, – осторожно спросил он меня, – могу ли я надеяться, что болезнь окончательно отступила от меня и моей жизни уже ничего не угрожает?
– Можете. Это я вам говорю как врач. Хотя я бы посоветовал вам не спешить вставать с постели. Вы еще очень слабы…
– Проклятые устрицы! Проклятая Франция! Проклятые французы! – Тут Виконт спохватился и стал извиняться: – Простите, мсье, я не хотел обидеть вас и вашу страну… Хотя, как я понял, вы не француз, а русский.