По следам большой смерти

Сертаков Виталий Владимирович

Зато, скрепя сердце, пришлось закрыть метро. Во время весенней распутицы стихия одержала над метрополитеном окончательную победу, в тоннели хлынула вода, а на нескольких станциях обрушились потолки. Подземники успели вывести наружу технику, даже выволокли большую часть рельсов. Теперь от Петроградской до конца Московского проспекта курсировали дрезины и таскали за собой дребезжащие трамвайные вагоны. Приезжая публика платила по пятаку за удовольствие прокатиться, а вожатый следил, чтобы не катались туда-сюда, потому что местным было не доехать по делам…

Две новые пересыльные

тюрьмы приветливо распахнули двери для уголовников всех мастей. Папа Рубенс гордился, что именно он подговорил в свое время свежеиспеченного президента быстро принять Уголовный кодекс, пока не собралась новая Дума. Теперь эта маленькая хитрость начала приносить грандиозные плоды. Действие кодекса распространилось на всю подконтрольную территорию, и стало возможным отправить на каторжные работы тысячи недоимщиков, с которыми не могли совладать власти на местах. Не считая мелких жуликов, Рубенс загнал на строительство дорог бродяг, сутенеров и даже политически некорректных святош.

Перед созывом Думы Рубенс ухитрился выслать из столицы почти семь тысяч неблагонадежных.

Особой гордостью папы стало открытие Гостиного двора. Там, наконец, уничтожили всех диких псов, крыс и прочую малоприятную живность. Гостиный встречал думских делегатов огромными портретами президента, сиянием витрин и сотен электрических ламп. Не все изделия давались стеклодувам "на отлично", и лампочки периодически гасли, однако торговые площади обоих этажей были набиты битком и сданы в аренду еще за полгода до официального открытия. Особым распоряжением президента лучшие места в Гостином дворе предоставили иноземцам. Правда, и драли с них три шкуры, но желающих всё равно было хоть отбавляй. Тем, кто ставил в городе промысел, Рубенс выделял землю и рабочих на строительство, да еще и на пять лет от земельных поборов освобождал.

В первом этаже Гостиного двора круглые сутки принимали посетителей кабаки, где бутыль водки стоила рубль серебром. Там гремела музыка и текло нескончаемое веселье. Со стороны Перинной толпились в очереди экипажи разбогатевших купцов, а с другой стороны через дворы тянулась столь же длинная очередь подвод с птицей, дичью и вином. Напротив, в здании Пассажа, биржевые клерки не успевали менять иностранную валюту на русские рубли. Опять же, указом прежнего губернатора Кузнеца, за любые иностранные деньги и камни казна выдавала лишь русскую медь и серебро. Каждый вечер набитый доверху броневик уезжал под охраной чингисов к подвалам Эрмитажа…

Конечно, не обошлось без накладок. Не хватило конюшен, потом не хватило постельного белья в переполненной гостинице и не подвезли солярку для автомобилей. Пришлось спешно пустить на простыни полотно из армейских запасов, а топливо втридорога купили у норвегов. На второй день заседаний выяснилось, что многие делегаты не стесняются брать на кухне добавку, а поскольку столы накрывали в бывшем ресторане в две смены, то второй смене мало что оставалось. Рубенс еле смог погасить скандал, перебросив в центр две армейские кухни и отдав под нож еще десяток свиней с личной фермы.

Уже с первого дня поползли доносы криминального характера. Патрули выловили

в кабаке несколько пьяных, затеявших драку, сволокли их в участок, и только утром выяснилось, что это был орловский губернатор со товарищи. Полицейские изрядно намяли бока провинциальному функционеру, и Рубенсу пришлось извиняться. Дабы пресечь подобные конфузы, на монетном дворе срочно отчеканили тысячу особых жетонов - для гостей и их ближних помощников, чтобы могли в любом месте удостоверить личность. Думали, выйдет как лучше, но не прошло и суток, как с такими же бляхами стали появляться в присутственных местах личности темные, самого разбойного вида…

Собственной курьерской службой Большая Дума обзавестись пока не успела; этот вопрос, как и тысячи других организационных тонкостей, как раз и предстояло решать на втором съезде. Папа Рубенс снял с занятий роту кадетов, и счастливые мальчишки целый день гоняли по городу, выполняя поручения Комитетов. Попутно открылся очередной грустный факт. Многие народные избранники не умели читать, но стеснялись признаться в этом. В зал доставили отпечатанные программки заседаний и доклады Счетной палаты, но когда пришло время обсуждения, многие делегаты понятия не имели, о чем идет речь.

Рубенс Бога молил о скорейшем возвращении президента, чтобы вывалить на него некоторые тонкие проблемы. Но Кузнец приехал и сразу ринулся утихомиривать начавшиеся баталии по верстке военного бюджета. Папа слушал пререкания, переглядывался с Левой Свирским, и оба они качали головами. В перерывах книжник умолял губернатора как-то повлиять на президента, чтобы тот окончательно не настроил против себя недовольные военными поборами черноземные провинции.

За эмиссию миллиона рублей медью проголосовали легко. Кроме прожженных торговцев, почти никто не понял, чем это вскоре обернется.

Кое-как согласились купить для армии три тысячи племенных лошадей. В этом сезоне цена на них поднялась вдвое; ковбои просто не успевали разводить их с такой скоростью, с которой росли потребности государства.

Случились и неприятности. Не приехал губернатор Перми, и пропала всякая связь с мытарями, работавшими в регионе. Только сегодня до столицы добрались уцелевшие клерки. Стало известно, что губернатор и питерские чиновники убиты и, кроме них, уничтожено еще около десятка верных президенту начальников. Власть захватила так называемая Освободительная армия, и к разбойникам, как ни грустно, примкнуло духовенство. Они там сформировали свое собственное правительство, объявили Пермь и близлежащие городки вольными поселениями и предложили всем провинциям к ним присоединиться.

В смысле, отойти от Петербурга. Примечательно, что восстание они начали после того, как получили от Питера караван с ценнейшим оборудованием, поднятым из хранилищ…

Теперь в столице губернии шла настоящая бойня, крестьяне с топорами гоняли по лесам остатки гарнизонов и вешали всех, кто им не нравился. В Чайковском ночью зарубили шестерых питерских вместе с женами и детьми. Из этих шестерых только один представлял налоговое ведомство. Под горячую руку попали учителя, лекарь, картограф и счетовод…