По следам Лейва Счастливого
Шрифт:
А Джером с каждым днем все больше замыкался. Я догадывался, что это из-за жены, которая осталась на берегу залива Сангу среди молодых мужчин. На третий день он взял ружье и патронташ и зашагал в лес. Ни слова не сказал, просто ушел.
Снова выглянуло солнце, красивое озеро Сангу превратилось в блестящее зеркало. Нагрузив свои каноэ, индейцы двинулись в путь. Собаки переплыли реку и затрусили вдоль берега за хозяевами. Мы тоже свернули лагерь.
Переход продолжался несколько дней – сначала через озеро, потом вверх по реке. Течение было таким сильным, что грести стало трудно; мы срубили длинные шесты и отталкивались ими с раннего утра до позднего вечера. Ханс отлично владел этим сложным искусством. Недаром
Похолодало, вдоль берега реки во многих местах появился лед. Комары прекратили свои кровавые налеты, но мошка не унималась. Кругом был лес, местами реку стискивали крутые песчаные обрывы. Взлетали спугнутые лодкой стаи гусей. У каждой излучины мы, затаив дыхание, ждали, что будет за поворотом?
В последний день путешествия мы наскочили на топляк и пропороли старую парусину, которой была обтянута лодка. Пришлось причаливать к берегу и конопатить дыру смолой – дело долгое. И когда мы снова двинулись в путь, то сильно отстали от индейцев.
Идем уже двенадцать часов, стемнело, а их все не видно. Неужели они решили плыть всю ночь? Наконец за очередным изгибом реки послышался собачий лай и на опушке мы разглядели палатки. Из темноты появились тени – индейцы прибежали встретить нас. Они улыбались – их отношение к нам вдруг переменилось, словно нас признали своими. Индейцы помогли нам выгрузить вещи и затащить лодку на берег, потом показали хорошее место для палатки и помогли поставить ее. Когда все было сделано, Набун принес в подарок добрый кусок оленины. Мясо, конечно, тотчас попало в котелок, и в палатке распространился чудесный аромат.
В этом месте индейцы исстари ловили рыбу и не только для себя: они откармливали вконец отощавших собак. Оленей охотники выследили в горах, в одном дневном переходе к западу. Место и впрямь был рыбное. Индейцы ставили сети в заводи возле лагеря и два раза в день брали богатый улов. На берегу рыбу нетерпеливо ждали женщины и не менее нетерпеливо – псы. Часть улова кидали собакам, и затевалась яростная драка, хотя кругом лежало столько крупной рыбы, что они не поспевали съедать. Наскапи берут здесь арктического гольца, идущего вверх по реке на нерест. Вес отдельных рыбин достигает десяти килограммов, и это не редкость в здешнем краю. В больших озерах ближе к тундре попадаются форели до двадцати пяти килограммов.
Скоро мы совсем освоились, заходили в любую палатку, и везде нас встречали улыбками. Жизнь маленькой общины на берегу таежной реки протекала тихо и мирно. Индейцы были в своей стихии и чувствовали себя великолепно. Ходили на охоту – кто за мелкой дичью, кто в горы за оленем. Нам тоже перепадала свежая оленина или пласт сушеного мяса: только мясо у них считается настоящей едой. Все разговоры вращались вокруг атеука – дикого оленя. Индейцы рассуждали о том, где сейчас может быть основное стадо и что идти туда можно лишь после того, как кончится лов рыбы. Хоть и сильно убыло оленей в последнее годы, для них пока еще хватает.
Женщины трудились от зари до зари: шили, дубили шкуры, стряпали, ходили за дровами. Такая уж у них судьба – работать, не щадя себя. Прежде, когда у индейцев не было собак, в маленькие сани (утасенагаск) во время переездов впрягались женщины. Мужчина – охотник. И властелин мироздания.
У девушек были миловидные лица и совсем не суровые глаза. Жизнерадостный и энергичный народ эти девушки, особенно обаятельная озорная Маниата. Время от времени они гурьбой отправлялись в лес. Ловко
В обществе оленебоев я чувствовал себя почти так же, как среди индейцев пограничной с тундрой области, расположенной северо-восточнее Большого Невольничьего озера. Нелегко усмотреть разницу между этими двумя племенами. У них одинаковое мышление, очень сходны бытовые предметы. Конечно, есть в этих предметах и различия. Скажем, у пьексов наскапи нос не загнут. Да разве за кроткий срок узнаешь все про охотничий народ! Неожиданно было в дебрях Лабрадора услышать предание о человеке, поймавшем солнце, которое мне рассказывали много лет назад в индейской палатке к востоку от Большого Невольничьего. В этом лагере только один индеец сносно говорил по-английски, но все же он был дельный переводчик. Язык наскапи родствен языку монтэнье, оба племени относятся к группе алгонкинов и понимают друг друга, несмотря на разное произношение. Интересно, что на языке наскапи слово «индеец» будет «инну», множественное число – «иннуитс». Это похоже на слово «иннуит», которым называют себя эскимосы. Но не буду вторгаться в лингвистику.
Однажды в лагере послышался возглас: «Метеуате!». Показалась лодка, и на берег сошел высокий жилистый мужчина со своей семьей. У него было узкое, китайского типа лицо с клочком волос на подбородке. Несмотря на возраст (около пятидесяти лет), он двигался легко, на все живо реагировал. Томас Hyp ( так звали мужчину) был, что называется, человеком старой закалки. Мы сразу поняли, что он здесь известен и всеми уважаем. Томас Hyp изрядно постранствовал по тундре и пограничной области на западе, ходил от Чиму на севере до Севен-Айлендса на юге, добирался до Нортуэст-Ривер и других далеких уголков.
Прежде такие далекие странствия были обычным делом, легкие на подъем наскапи не считались с расстоянием. И другие племена лабрадорского приморья не сидели на месте.
Томас Hyp хранит традиции предков и обладает их сноровкой. Он подробно описал нам, как делать берестяное каноэ, лук и стрелы, копье. У каждой маленькой детали есть свое название. Уверен, если у Томаса отнять ружье и нож, он сможет жить в дебрях ничуть не хуже своих первобытных предков.
Снова и снова он возвращался к оленю, рассказывал, сколько было карибу раньше. Правда, случалось и так, что олень не приходил, и люди умирали с голоду. С интересом услышал я, что прежде индейцы, совсем как эскимосы нунамиуты в Северной Аляске, устраивали большие загоны с ловушками для оленя, И так же как у нунамиутов, у индейцев были предания о мамонтах.
Как-то вечером, когда над горами струилось зелеными и фиолетовыми переливами северное сияние, Томас Hyp остановился перед нашей палаткой, завороженно глядя на небо. Потом сказал: «Вестевегабу»... Сказал так, словно вкладывал в это слово, что означает северное сияние, какой-то особый смысл. Он ничего не добавил, и я не знаю, что он думал в ту минуту. В старых поверьях наскапи северное сияние – это души мертвых, пляшущие на своем празднике.
Я расспрашивал индейцев, доискиваясь подробностей, которые могли указывать на встречу с норманнами в далеком прошлом, но ничего существенного не узнал. Правда, мне удалось выяснить интересные детали. В «Саге о гренландцах», там, где речь идет о походе Торвальда в Винланд, сказано, что ему попались скрелинги, спавшие под лодкой. Наскапи говорят, что в старое время было вполне обычным делом спать под берестяным каноэ. «Сага об Эрике Рыжем» рассказывает о встрече Торфинна Карлсефни с туземцами, у которых были сосуды с кровью и жиром. Это блюдо знали и наскапи, оно у них называлось мунапун.