По следам призрака
Шрифт:
Лишь приглядевшись к визитерам и узнав среди них местного участкового инспектора, она сумела выжать из себя нечто похожее на улыбку и произнести:
— Здравствуйте… Проходите…
Все пятеро прошли в прихожую, а оттуда — в просторную светлую комнату, обставленную недорогой, но красивой мебелью. На стене — фотографии детей, маленьких, повзрослевших и уже совсем взрослых. На комоде — несколько потрепанных детских игрушек и небольшая гипсовая скульптурка «Играющие дети».
Мустафин, первым вошедший в квартиру
— Где хозяин? — спросил тихо и осторожно, будто считал: почивает в спальне и может проснуться.
— Объясните, пожалуйста, что произошло? — дрогнувшим голосом спросила женщина, бледнея на глазах и медленно опускаясь на стул.
«Знает или не знает?» — думал следователь, пристально наблюдая за ней, и лишь встретив ее взгляд, грустный, недоуменный, но прямой и открытый, решил: «Нет, наверное, не знает…»
— Где хозяин? — повторил он вопрос.
— Пошел на автовокзал, — ответила она, немного успокоившись и взяв себя в руки. — Должен скоро вернуться. За чемоданом. В гости к сестре собирается…
— Хорошо, мы подождем. Чтобы не вести время, — следователь вынул из портфеля документ, скрепленный гербовой печатью прокурора, — начнем обыск. Вот постановление. Ознакомьтесь, пожалуйста, и распишитесь.
Она взяла постановление, прочитала внимательно, расписалась и, возвратив его следователю, произнесла тихо, почти полушепотом:
— Не понимаю, ничего не понимаю…
Мустафин обернулся назад, где стояли работники милиции с понятыми, и сказал твердым, четким голосом:
— Приступайте, товарищи!
Все разом разошлись по комнате. Все, кроме понятых. Они остались со следователем.
— Где хранится рабочая одежда вашего мужа? — спросил следователь, обращаясь к сидевшей в молчании хозяйке.
— Там в шкафу, — с безразличным видом кивнула она с сторону прихожей.
— Принесите, пожалуйста, сюда все, что есть. Здесь удобней и светлее…
— Обувь тоже? — медленно поднялась она со стула.
— Да, непременно!
Когда одежду перенесли в комнату, следователь устроился возле окна, чтобы было хорошо видно, и начал осмотр.
Взяв в руки ботинки и перевернув их вверх подошвами, он сразу же увидел: на подошвах — мелкие поперечные полосы. Каблуки сзади стерты… Он начал внимательно осматривать поверхность ботинок. Понятые и хозяйка молча наблюдали за ним. Есть! Есть мелкие буроватые пятна на носке одного из ботинок!
Следователь подозвал понятых и показал им пятна:
— Вот, обратите внимание…
Уже отложили в сторону плащ, фуфайку, резиновые сапоги, фуражку… На очереди — рубаха. Следователь пригляделся к рукавам. И здесь — небольшие буроватые пятна! Несколько таких же пятен он обнаружил на куртке…
Из соседней комнаты появился Хисматов.
—
Он протянул следователю сильно измятые рабочие брюки одного цвета с курткой.
От волнения у следователя заколотилось сердце. На нижнем крае левой штанины виднелось несколько отверстий, расположенных симметрично. «Следы от зубов собаки!» — без сомнения решил следователь. Он показал следы понятым, сам обратился к хозяйке.
— В этих брюках ваш муж ходил на работу?
— Ходил, — ответила та сумрачно. — Он отдавал их мне зашить. А я совсем забыла. Так и лежали под кроватью…
— Там в шифоньере есть еще полушубок, шапка и шарф… — довольный своей находкой, заметил Хисматов.
— Давайте сюда. Запишу все в протокол, — кивнул ему следователь.
Обыск уже завершался подписанием протокола, когда внизу, в коридоре, гулко хлопнула дверь и раздались шаги. Кто-то вошел в подъезд.
Мустафин и Хисматов посмотрели на хозяйку.
«Узнаю по шагам. Это он», — говорили ее глаза.
Следователь дал знак, и Хисматов с милиционером вышли в прихожую.
Шаги поднимавшегося по лестнице были тяжелыми, неторопливыми, будто человек шел нехотя, против своей воли, или нес на плечах большую ношу.
Раз, два, три… Можно было определить число оставшихся ступеней. И вот уже шаги замерли у входа. Короткая пауза, рывок — и в прихожую ввалился высокий широкоплечий мужчина в клетчатой летней рубашке и надвинутой на лоб кепке. Увидев людей, он отпрянул назад, но сотрудники милиции, не мешкая, схватили вошедшего за руки, плечи. Задержанный рванулся, заскрежетал зубами.
— Да пустите же, сволочи…
Но длинная мускулистая рука Хисматова, обхватившая его шею, не дала продолжить ругательства, заставила замолчать и двинуться в комнату.
В дверях он лицом к лицу столкнулся с Мустафиным.
— Лачугин… — только и смог выдавить из себя следователь.
— А-а, это вы? — с неожиданной обрадованной улыбкой остановился Лачугин. — А я уж напугался было. Подумал грешным делом, не забрался ли кто в квартиру. Вхожу — и сразу цап меня!
Он расслабился, покорно опустил плечи: руки, державшие его, тоже отступились. Лачугин встряхнулся, поправил одежду.
А следователь все стоял и смотрел на него. То же лицо с крупным прямым носом. Тот же шрам над верхней, губой. Те же водянистые, почти бесцветные глаза. Но насколько они сейчас были охвачены страхом и смятением.
«Его, наверное, расстреляют?» — вспомнил следователь вопрос Лачугина, заданный ему там, возле морга, когда шел разговор об убийце…
Как же он тогда не насторожился, не пригляделся к этому типу? Хотя в то время… путались всякие там беглые преступники, пьяные водители, лесные бродяги… А тут еще не кто-нибудь, а сам сосед Портновых…