По следам солнечного камня
Шрифт:
Хакасы при виде озер оживились.
— Убсу-Нур! Убсу-Нур! — стал выкрикивать Акул. Он, как выяснилось, бывал здесь не раз.
— Да, да. Убсу-Нур, — подтвердил Олеан.
Каримай окинул озеро взглядом и повернулся к Увану:
— Вот мы и дома… До родных кибиток осталось шесть дней пути, от этого озера начинаются наши земли…
— Берегись! — внезапно крикнул Уван.
Айстис вздрогнул, повернувшись, успел разглядеть, как перед ним промелькнуло какое-то темное существо, и сразу же погрузился в небытие…
…— Тебе покровительствуют боги! — говорил Уван, склонившись над Айстисом, лежавшим на кипе толстого войлока. — Иначе не скажешь! Горный барс прыгнул прямо на
Айстис ничего не помнил. Удар оказался таким сильным, что юноша пришел в себя лишь здесь, в доме сына Каримая — Хакамда. Сам Каримай жил один, проводя большую часть времени в тайге, а раненому юноше требовался уход. Заботу о нем приняли на себя домочадцы Хакамда.
У Хакамда Айстису понравилось. Успокаивающе действовало само круглое жилище. Стены — из толстого белого войлока. Им устлан и пол. Крыша — купол правильной формы — изнутри также обита войлоком. Вдоль стен стояли красивые деревянные сундучки. На стенах висела одежда, кожаные мешочки с топленым маслом, сухим творогом — чурой — и другим продовольствием.
Посередине домика — очаг, на котором стоял треножник, а па нем большой котел, над которым постоянно поднимался пар. Дым уходил через отверстие в макушке крыши. Когда не готовили еду, отверстие закрывали куском войлока.
Возле стен — ложе, на котором на ночлег устраивалась семья Хакамда: он сам, жена, ее отец, сын Акул и двое дочерей — Бея, поменьше Акула, и Асмая, однолетка Айстиса. В жилище жили и другие, видимо родственники Хакамда.
По ночам, когда Айстису не удавалось уснуть, он прислушивался к тому, как храпят люди, как за стеной блеют овцы, лают собаки, фыркают лошади. Такая жизнь не удивляла его: ведь и жемайты жили так.
Днем все расходились по своим делам: кто на охоту, кто собирать корни, кто рыхлить землю. Кто-то ухаживал за животными, которых у этой семьи было немало. Подчас все отправлялись на рыбалку или собирать кедровые орехи. Дома оставались лишь маленькая Бея и дедушка. Девочка все посматривала на Айстиса, не решаясь заговорить с незнакомцем.
Частенько заходил Уван. Он оставался помочь, если самочувствие Айстиса ухудшалось. Раны юноши заживали с трудом, порой сильно кровоточили. Уван и Айстис подолгу разговаривали. Каждый рассказывал о своем крае. Много говорили они и о людях, к которым Айстис сейчас попал.
— Знаешь, — сказал однажды Уван, — язык, похожий на твой, мне уже доводилось слышать. Еще в детстве я плыл с отцом по нашей реке Волге к ее верховьям, чтобы торговать с живущими там людьми. Они разговаривали так же, как и ты… [125]
«Не может быть! — хотел возразить Айстис. — Как наши люди могли очутиться в такой дали от янтарного края?» Однако юноша промолчал. Может, и правда живут? Путешествуя по всему миру, Айстис научился мыслить более широко…
— Уван, — сказал он однажды, — а что, если я пойду с тобой? До твоей родины? А оттуда — к нашим родственникам! Вот было бы дело!
125
Уван не ошибся. В начале нашей эры в верховьях Волги жило балтское племя — галинды.
— Почему же нет? — ответил Уван. — С удовольствием! Тем более что встречаться с ханями и мне не хочется. Я подозреваю, что один из хранителей храма меня узнал и мне придется досрочно собираться домой…
Заботу о здоровье Айстиса проявляла жена Хакамда. На вид она казалась угрюмой, уже в годах, значительно старше, чем ее муж, всегда оживленный, бывший постоянно в движении. Только после более длительного общения в ее глазах загорался огонек,
Старушка поила Айстиса отварами из трав, мазала маслами, мыла пенящейся водой, которую приносила из ключей, известных ей одной. Вода на вкус была кислая, а по цвету — вроде молока.
Здоровье все не возвращалось. Барс отделал его изрядно: поломал ребра, задел легкие.
Однажды, осмотрев Айстиса, старушка пробормотала:
— Нужно пригласить шаманшу [126] .
К приходу шаманши домочадцы Хакамда готовились несколько дней. Они приводили помещение в порядок, украшали его кедровыми ветками, собольими шкурками, чучелами птиц. Ложе Айстиса они со всех сторон посыпали кедровой хвоей… После того как приготовления были закончены, все, за исключением больного, вышли из помещения.
126
Название «шаман» произошло от слова «саман», означающего «бешеный». Народы Сибири, Дальнего Востока, где до сих пор распространено шаманство, верили, что шаманы умеют непосредственно общаться с духами. Шаманом мог стать не каждый, а только тот, который был способен пережить экстаз, что было необходимо во время ритуального танца. Ремесло шаманства передавалось из поколения в поколение по наследству. Формировались династии шаманов. К шаманству долго готовились, тренировались, чтоб никто не сомневался в «даре» общения с духами. Шаманы были влиятельными людьми. Они нередко становились помощниками главы рода, иногда даже главой племени.
В дверь как-то боком вошел человек в длинном меховом одеянии. Нельзя было угадать, мужчина это или женщина. Лицо скрывалось под маской, изображавшей сказочное чудовище и раскрашенной белой и красной краской. С круглого ободка, надетого на шею, до щиколоток свисали десятки узких цветных лент, которые чем-то напоминали змей. К лентам сверху донизу было пришито множество фигурок людей, лошадей, зверей, птиц, вырезанных из ткани разного цвета. Длинный посох в руках шаманши украшал крупный набалдашник, похожий на лошадиную голову: маленькие вырезанные уши, нарисованные глаза, вместо губы вбит крюк с семью кольцами.
Колдунья оглянулась; медленно обошла вокруг Айстиса, глубоко вдохнула воздух. Потом села верхом на свой посох, как на коня, и закружила с такой скоростью, что Айстис не успевал следить за ней взглядом.
Однако танец лишь начинался. Достав из-за пояса трещотку, шаманша стала бить ею по своему «коню»-посоху, по его семи кольцам. В помещении стоял невообразимый шум: это шаманша приглашала в жилище, в котором лежал Айстис, дух его болезни.
Однако дух не торопился. Видимо, шум был еще недостаточно велик. Колдунья положила посох, взяла большой бубен, разрисованный изображениями животных, зверей, птиц и увешанный железными кольцами, бубенчиками, и снова понеслась по комнате, ударяя в бубен изо всех сил.
У Айстиса стало звенеть в ушах, но дух все не являлся.
Шаманша надела новую маску, изображавшую птичью голову, накинула на спину что-то вроде птичьих крыльев, прикрепила к рукам птичьи когти и с криком стала кружить вокруг Айстиса, норовя хватануть его когтями.
Танец шаманши длился долго. Постепенно он начал стихать, стал спокойнее. Вместо ударов бубна послышалась легкая мелодия дудочки, монотонная песня. Айстис и не почувствовал, как им овладела дрема…
Проснувшись, юноша увидел Увана, Каримая, Хакамда, Акула, склонившихся над его ложем.