По следам Таманцева

— Ваши документы, — сказал мне сержант-крепыш, намётанным глазом выделив меня из толпы пассажиров. Невольно подумалось: да, не очень ласково встречает гостей Москва. Хотя я понимаю, сам виноват. Сознавая, что мне предстоит долгая дорога, а в ней и иголка тяжела, я взял с собой небольшую сумку, куда положил смену белья, бритвенный прибор и диктофон. Оделся тоже по-походному: джинсы, на ногах кроссовки, на голове панама защитного цвета, а пространство между джинсами и панамой сокрыто футболкой

И хотя во мне трудно признать «лицо кавказской национальности», — документы проверяли уже дважды. Первый раз — на Белорусском вокзале. Второй — у авиакасс, куда я приехал, чтобы купить билет на самолёт до Новосибирска. Но если на Белорусском милицейский патруль сначала представился, а уж потом попросил предъявить паспорт, то околовоздушная милиция была более бесцеремонна. Сержант повертел паспорт в руках, потом повернулся и пошёл прочь, но вдруг, будто вспомнив о чём-то, быстро возвратился назад, сунул паспорт мне в руки и, не говоря ни слова, направился далее, оценивая потенциальных пассажиров взглядом высшего судии.

Добравшись до Ясенева, я попал в район, где на меня смотрели не так подозрительно, и это вселяло надежду на более спокойное пребывание в столице.

Весь день я пробыл у своего друга и коллеги. Мы о многом переговорили, вспоминали всех однокашников и преподавателей. И конечно, я пожаловался ему на негостеприимность московской милиции. На что мой бывший коллега сказал:

— Не хрен выряжаться так, война идёт…

Что я мог ему возразить?

Я летел работать с одним из прототипов романа Богомолова и, прощаясь с другом в аэропорту, попросил его связаться с коллегами в Минске и уточнить информацию по некоему Коловратову. По непроверенным данным, он разжалованный майор «Смерша».

— До этого он, предположительно, участвовал в операциях «Смерша» на территории современной Беларуси.

— А на Востоке почему осел?

— Спроси что-нибудь полегче. Впрочем, я тебе смогу всё объяснить по возвращении.

Всего через три с небольшим часа Ил-86 доставил меня из столицы России в Толмачёво — аэропорт неофициальной столицы Сибири, и, получив багаж, я взял такси и приехал на улицу Сибирскую, 17.

— Привет, дядь Серёж, — сказала мне повзрослевшая за прошедшие годы нынешняя хозяйка квартиры Соня Самохина. — Тюфячок вас ждёт. Можете спать хоть до обеда. Если будете уезжать — ключ отдайте соседке слева. Мы с девяти на работе. Помните соседку слева?

— Помню.

— Да, кстати, как там в Белоруссии?

Деловой стиль общения современной молодёжи.

— Потом расскажу, — сказал я и пошёл в комнату, где меня ждал расстеленный на полу матрасик, который почему-то назывался тюфячком.

Выспавшись, я позвонил на киностудию. Приятный женский голос ответил, что директор задерживается, но к обеду обязательно будет.

— Распрекрасно, — произнёс я вслух, — к обеду я доберусь до киностудии.

Без четверти два я был на киностудии. Директор появился с шестым радиосигналом, извещающим о конце обеденного перерыва.

Перед выездом из Минска я звонил ему по телефону и в двух словах изложил цель своей поездки. Поэтому директор, как человек деловой, начал с главного:

— Ты

— Нет, — ответил я, — до заявки ещё далеко.

— Ты полагаешь, что этот человек мог умереть?

— Всё возможно.

— Но это не беда для кинематографа, тем более документального, есть материалы, свидетели…

— Так-то оно так, но…

— Напрасно сомневаешься. Москва уже требует заявок и сценариев к будущему юбилею Победы. Пока заявим, пока они утвердят…

— Съезжу, посмотрю, а на обратном пути всё детально обсудим. Заявку ведь недолго написать.

— Как знаешь, — сказал директор. — Ты не обедал?

— Я недавно завтракал.

— Это не важно, пойдём, у меня есть бутерброды и кофе.

— Я пью чай.

— Найдём и чай. Для гостей можно чего-нибудь и покрепче, а мне нельзя, я на работе.

Перебрасываясь подобными фразами, мы прошли в комнату за кабинетом, директор открыл холодильник и стал доставать ингредиенты к бутербродам, с некоей мужской эстетикой разложил их на столике на салфетках, затем заварил чай и спросил:

— Ну, как там у нас в Белоруссии?

На другой день меня ждали сплошные огорчения. Во-первых, в сумке почему-то не оказалось диктофона, а во-вторых, из Красноярска в Благовещенск не оказалось билетов на самолёт, и пришлось ехать проходящим поездом, который отправлялся только поздно вечером.

В купе, на которое указал мне проводник, спали три закутанные в одеяло фигуры, определить их пол и статус, как говорили мои коллеги-следователи, не представлялось возможным. Я забрался на верхнюю полку и попытался заснуть, дав себе обещание утром привести в порядок свои мысли и тщательно спланировать то, для чего я поехал на Дальний Восток за семь тысяч километров от Беларуси.

Лесок, в котором притаилась группа, только-только стал покрываться листвой, и надёжно спрятаться в нём было ещё трудно. Однако за сутки в сторону леса ни со стороны города, ни от просёлочной дороги не прошёл ни один человек, и «опасность демаскировки могла возникнуть только теоретически». Так заумно мог оценить ситуацию только нынешний командир группы.

— Теоретически, — произносит шёпотом Коловратов, — теоретически…

Слово не вызывает у него никаких ассоциаций. «Умные все больно», — думает Коловратов, которому иногда кажется, что его товарищи специально употребляют разные мудрёные слова, чтобы подчеркнуть разницу между собой и им.

Коловратову хочется курить, но командир группы проверил лично, чтобы никто из бойцов не брал с собой ни махорки, ни трофейных сигарет.

Командир любит порядок, его фамилия Граббе. Впрочем, это скорее всего не настоящая фамилия, а псевдоним. Наверное, он получил его потому, что в совершенстве владеет немецким: говорит без акцента и документы на немецком читает, как на родном.

Наступила ночь. Граббе выставил двух дозорных. Всё это означало, что все остальные могут немного покемарить. Правда, сон в тылу врага — это даже не сон вполглаза и вполуха. Это бред какой-то. Вроде и спишь, но всё слышишь. Наверное, подсознание, опять же выражение Граббе, не позволяет отключиться полностью, чтобы, упаси Бог, не «уснуть навсегда».