По следам Таманцева
Шрифт:
В то время я пытался найти материалы и свидетелей деятельности партизанской группы Шаповала. На информацию о ней я натолкнулся почти случайно. В книге «Всенародное партизанское движение в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны» нашёл несколько строк о том, что эта группа, в состав которой входили выходцы из России, оказавшиеся волей судьбы на белорусской земле, в апреле сорок четвертого пустила под откос вражеский эшелон с тремя вагонами с живой силой и 14 вагонами техники. На счету бойцов Шаповала было много других боевых рейдов и диверсий. Но написать очерк об этих людях, как
С бывшим пограничником мы встретились в кафе «Узбекистан».
— Моя фамилия Терский, — сказал он, — я из кубанских казаков. Я видел ваши фильмы «про шпионов» и готов дать ещё одну «наколку». Как вы к этому отнесётесь?
— Думаю, положительно, — ответил я.
— Вы читали «Момент истины» Владимира Богомолова?
— Да.
— Дак вот, в Амурской области в сорока километрах от пограничного посёлка Поярково в деревне Канино живёт прототип богомоловского Таманцева.
— А вам-то это откуда известно?
— Я служил там в пограничной комендатуре.
— А почему бы вам самому не взяться за это?
— Я пробовал, — честно признался он, — но у меня ничего не получилось.
И он достал из папки с замком-молнией три рукописных листка.
— Вот фактура по Таманцеву-Коловратову.
К тому времени я действительно был автором сценариев пяти фильмов «шпионской» тематики. Этот опыт давал надежду, что удастся справиться и на этот раз, независимо от того, жив герой или его уже нет. Просмотрев оставленные мне тексты, я окончательно решил делать сценарий.
Но как добраться до Благовещенска? Это не Москва и не Питер, куда я ездил устанавливать контакты с родственниками моих героев и самими героями. Тут всё намного сложнее, но никто ведь не отменил ещё принцип барахтающейся в молоке лягушки. Той самой, которая долго молотила лапками по молоку, взбила масло и выбралась из кринки.
Начав «молотить лапками», я почти сразу вышел на одного из своих друзей, который порекомендовал обратиться в организацию под названием «Белазсервис»: её представители часто ездили в Минск из-под самого Улан-Удэ.
— Давай, давай, — сказал мне друг, — Улан-Удэ — это почти рядом с Благовещенском, я по карте посмотрел.
И я стал искать выходы на «Белазсервис».
Так бывало и раньше, когда я писал предыдущие сценарии, а потом искал деньги на съёмки фильмов. Всё это похоже на попытку раскрутить огромное, старое колесо, к тому же надетое на ржавую ось. Сначала эти попытки не удаются, и у тебя возникает желание бросить всё к чёртовой матери. Но наступает момент, когда ты чувствуешь: колесо стронулось с места и стало потихоньку крутиться.
Так вышло и на этот раз. Помочь мне взялся представитель «Белазсервиса», который работал в Восточной Сибири. Звали его Александр, а вот отчество он имел редкое — Оттович. Разгадка его появления у белорусского парня не таила в себе никакой интриги: его дед, как истинный патриот своей Родины, назвал своего сына и будущего отца моего партнёра в честь руководителя экспедиции на пароходе «Челюскин» — Отто Юльевича Шмидта.
Чётко уловив суть
— Если ваш журнал или какое-то издательство напишет бумагу с просьбой помочь вам съездить в творческую командировку, чтобы осветить жизнь тех, кто каким-то образом был связан с Беларусью в годы войны, наша бухгалтерия не будет иметь претензий.
И вот я мчусь, хотя к поезду, который огибает Байкал, это мало относится, по просторам Сибири на встречу с очередным своим героем.
Коловратов
Коловратов нехотя открыл глаза. Что-то щекотало в носу. Увидел рядом Коровина, который травинкой осторожно касался его лица.
— Начальство тебя зовёт, — сказал Коровин.
В госпитале Коловратов пробыл до июня сорок четвёртого, затем снова вернулся в часть. Всё это время он пытался разыскать или хотя бы узнать что-либо о судьбе спасённой им девчонки. Но всё было напрасно. Группой командовал новый командир, да и задачи у неё были иные.
Но в начале августа его разыскал Граббе, и он оказался в составе совсем уж крошечной группы из трёх человек. Третьим был радист Коровин, долговязый белобрысый парень, начавший войну, наверное, не более года назад.
— Выспался? — спросил Граббе.
— Угу, — буркнул Коловратов.
— Пойдёшь со мной, — сказал командир, — Лёша нас подстрахует.
«Тоже мне, страховщик», — подумал Коловратов.
Но ничего не сказал.
Они пошли к опушке леса, где была назначена встреча.
Коловратов знал свою роль. Он, громила-телохранитель, всегда должен возвышаться за спиной Граббе и таким образом играть окружение короля — грозное, неумолимое, беспощадное. Сам же король — аристократ, говорит тихо, но каждому его слову внимают при полном молчании.
Какой-то больший чин контрразведки, вручая Граббе медаль, назвал его полиглотом. Коловратов долго не мог запомнить это слово, пока не соотнёс его со словом «проглот». Оказалось, что его командир «проглотил» в своё время несколько языков, в том числе и польский.
Вообще-то награды у закордонников — вещь редкая. Дают их за большие заслуги, и чаще всего посмертно. С чем это связано, Коловратов до сих пор не может понять.
На встречу пришли двое. Без преувеличения — две их уменьшенные копии. Переговорщик — маленький, холёный, в сапогах, бриджах и некоем подобии френча. Второй едва угадывался за его спиной, но угрюмым и грозным видом старался показать своё назначение и роль. На нём была кепка, брезентовая куртка, в правой руке — «шмайссер», с каким-то шиком примотанный к предплечью кожаным ремнем. Всё это должно было, видимо, говорить о том, что он и автомат — одно целое. Но Коловратов, хотя и не учился в вузах, знает, что если человек выпячивает что-то, значит, он что — то пытается спрятать. А что может прятать эта «уменьшенная копия» Коловратова, как не собственную неуверенность?