По следам золотого идола
Шрифт:
Андрей остановился, чтобы перевести дух, и Липский тут же счел нужным встрять:
– Все ясно! Это так называемая жалованная грамота основателю скита!
– Похоже на то, "...в уезде града Великоустюжскаго, на речке Вилюге, от жительства людскаго в удалении, в лесном и пустом месте иеромонаху Порфирию, который прежде сего на оном месте ради пользы души своея многая лета в уединении живяще, Указ его государев и благословение Архиерейские, по челобитью его, дадеся".
– Точно! А я что говорил!
– торжествовал Митяй.
–
– Возможно.
– Андрей замолк, дочитывая грамоту уже про себя. Пожалуй, Инга права. Никаких поздних пометок... Все первозданное. Может быть, тайнопись? К сожалению, если дело обстоит именно таким образом, без помощи специалистов нам не обойтись. Попытка применить какие-либо химикаты наобум или хотя бы подогрев может привести к гибели текста.
– Что же, везти в криминалистическую лабораторию, терять время, ждать?
– Мне никто не ответил, да я и сам знал, что вопрос этот чисто риторически прозвучал.
– Андрей, все-таки что там еще? Ведь много понаписано.
– Всяческие наставления пустыннику и братии, типа устава. Что можно, чего нельзя. Есть любопытное, - аспирант залился смехом, - вот, послушайте... "Лобызати пустынное безмолвное житье во всяком терпении и в послушании быти безо всякого роптания... пищ и одежд и имения отнюдь не держать и своим ничегосо и малые вещи не называть, вина, пива и всякого пьянственного пития не пити и в пустыне той не держать".
– Почти что коммуна!
– восхитился Липский.
– Ну, а как моя атрибуция?
– Почти правильно, молодец. И все-таки не семнадцатый век, а восемнадцатый. "Сию грамоту десницею моею подписах и укрепих мироздания..." Так... Наши предки пользовались буквами вместо цифр... Зигзаг над буквой означает тысячи, - забормотал Андрей, - так, зело... о, п, р, с, т... Все ясно!"... мироздания 7213 лета, от рождества Бога слова месяца генваря в 10 день".
– Ну, считайте, что я попал, если не в десятку, то в девятку, - сказал Митя гордо, - семь тысяч - это, если память мне не изменяет, 1492 год. Плюс 213-и получаем 1705 год, самое начало восемнадцатого века!
– Все это прекрасно, - озабоченно сказала Вершинина, - однако нам почти ничего не дает, а ведь нам нужно срочно двигаться к лагерю. Там человек со сломанной ногой; конечно, он негодяй и ворюга, но его же надо везти в Слободу, в медпункт!
Инга была права, и нам стало неловко, что мы увлеклись детективным моментом и забыли о реальной обстановке. Хотя, конечно, мы находились рядом со скитом, а документ, который изучали, мог открыть тайну, ради которой добирались сюда за две тысячи километров.
– Честно говоря, этот бич, - невнятно буркнул Дмитрий, - как ни верти, поставил нас всех на грань катастрофы. Гуманизм гуманизмом, но попадись он нам не со сломанной ногой...
– Не
Я тоже решил высказаться.
– Пошли так пошли. А ну как в Библии при внимательном осмотре действительно найдется ключ к тайне идола?
– Паче чаяния в скит ведь нам дорога не заказана. Лично мне этот типус не нравится, но решение может быть только одно: как можно скорее передать пострадавшего медикам.
ЗАПИСЬ 3
После обеда я примостился у валуна, чтобы сделать очередную запись.
Кислый, лежавший тут же на боку, вытянув обезображенную кустарными шинами ногу, вдруг громко и, как мне показалось, притворно застонал.
– О-ой, жгет, проклятая! Помогите! Вот зуб даю, нет мочи терпеть! Дайте хоть стограммулькой забалдиться, налейте, не будьте жлобами. Ведь есть же!
У нас в НЗ, я знал, была плоская жестяная банка с чистейшим медицинским спиртом. Андрей молча достал ее и наполнил на треть кружку.
– Воды добавить?
– Чего сырость в желудке разводить! Глоток дашь запить - и квиты.
Выпив, Кислый заметно развеселился. Открыто разглядывая Ингу, он даже начал напевать:
Там, далеко, на Севере дале-о-оком,
Не помню я, в каких-то лагерях,
Я был влюблен, влюбле-он я был жестоко...
– Брось, - хмуро оборвал его Андрей, - скажи лучше, где у тебя оружие?
– Нет у меня никакого оружия. Ты видел? Нет! И не было.
– Не дури. Из чего стрелял там, в ольшанике?
– А-а, в ольшанике? Из сучка стрелял, пиф-паф! Эх, душа горит по гитаре!
Я в далеком северном краю
На таежной узенькой речонке
Повстречал тогда судьбу свою,
Повстречал красавицу девчонку.
Во, - поднял он вверх большой палец, - слова мои, музыка народная.
– Тебе бы, Волентин, моссовиком-зотейником служить, - басовито сказал подошедший Сергеев, - талант губишь.
– Ну! А я и был! Завклубом даже был!
– живо откликнулся Кислый.
– Раз пришел к начальнику, говорю, нужны деньги на оркестр, другой раз, а он: "Знаешь, где у меня твой клуб сидит? Одни убытки!" Тогда я сказал, мол, устройте в клубе инкубатор - будет доход, и сделал ручкой.
– Кончай треп, сейчас понесем тебя в лодку, там ребята лапника натаскали, и едем, пока светло.
– Весьма благородно! Ты, начальник, не смотри на меня так, я тебе точно сказал: пушку я давно сплавил. Хочешь - обыщи! Что я, больной? Пушка - буль-буль.
Потянулись на берег грузиться. Теперь в нашем распоряжении были три лодки, целая флотилия.
Указывая на легонький, радующий глаз изящными обводами двухместный катер, старик Сергеев, не удержавшись, погрозил Кислому:
– Пашка летошний год сколь провозился, из стеклоткани выклеивал, а ты, бандит, украл. Руки бы тебе обломать, чтоб не зудели.