По следу коршуна
Шрифт:
– Да я… – начала, было, Даша, но Федор остановил ее:
– Подожди. Я еще не все сказал. Но ты меня уже сбила с мысли. В общем, смотри сама. Как решишь, так и поступай. Отговаривать не стану, – он отрицательно покачал головой.
– А как же ты, Федор? – осторожно, по-женски с заботой о нем, спросила Даша. Он глянул на нее, а в глазах грусть. Мечется она. Не знает, как поступить. И от того грустно ей. И он ответил нарочно, бодро:
– А что я? Ты же сама говорила, женщина мне не нужна. Буду жить. Не волнуйся. Устраивай свою жизнь и не думай обо мне. – Он встал из-за стола и вышел из кухни, еще раз вспомнив
Утром, увидел, как она собирает свои вещи. В этот раз, она оказалась более предусмотрительной и, приехав к нему, взяла только самое необходимое из одежды. Зато теперь все практически уместилось в одном объемистом пакете, и тащить не тяжело.
– Ты знаешь, – грустно сказала Даша, накладывая тени на припухшие от слез веки, – я всю ночь не спала сегодня. Думала о нас с тобой. О наших отношениях и пришла к выводу, что ты, Федор, разлюбил меня. Или я тебе надоела. Ты довольно долго жил один, и мне кажется, постоянное мельканье перед глазами женщины, раздражает тебя.
– Не говори чепухи, – сказал Туманов и вздохнул. Отчасти Даша была права. Но только отчасти, потому что иногда, когда он приходил домой с работы чертовски усталый, ее назойливость утомляла его. Но не более того. Ни какой речи не могло быть о том, что он ее разлюбил. Просто он действительно уже привык к одиночеству. Смирился с этим. И иногда, даже в ее присутствие ему хотелось побыть одному. Ни о чем не говорить, не думать. А просто сидеть и смотреть в окно. Так он отвлекался от мирских забот, находил успокоение, и уже через какое-то время сам шел к ней и приставал с разговорами.
– Да, да, Федор. Не отрицай, – настаивала Даша, покончив с макияжем, критически осмотрела себя в зеркало и поморщилась. Сама себе не нравилась. Вот Туманов, до слез довел ее. А надо было ли?
– Ты тяжелый человек, Федор. У тебя своеобразный характер, – прозвучало обвинение, которое Туманов тут же попытался опротестовать:
– Я могу попытаться, измениться, – пообещал он, сам до конца не веря, что именно так и будет. Просто хотел уступить ей хотя бы сейчас.
Даша на это покачала головой. Уж ей ли не знать упрямого майора.
– Вся твоя беда в том, что ты не можешь измениться и навсегда останешься таким, каким есть. – Она не верила ни одному его слову.
Федор молчал. Пожалуй, Даша опять права и уже не отчасти. Он сам не верил, что когда-нибудь сможет измениться. Значит, придется оставаться таким. А вот Даша с этим мириться, не намерена. И говорит об этом открыто, без утайки. Не щадит самолюбие майора.
– Ты эгоист, Туманов. Думаю, отрицать не станешь?
Федор отрицать не стал. Сейчас это было лишним, бесполезным.
– Все мужчины немного эгоисты по отношению к женщине. Но это уже не их вина. Такими их создала
– Возможно. Но в тебя она почему-то вложила этого качества больше, чем нужно, – сказала Даша. Причем обвинения ее сыпались с такой легкостью, будто он бесчувственный болван, на которого можно наговорить все, что хочешь. И Туманову приходилось терпеть.
– Ты не создан для семейной жизни. С тобой тяжело. Очень тяжело.
– А кому сейчас легко? – несколько шутливо проговорил Федор, а Даша сердито зыркнула на него.
– Оставь свои дурацкие шуточки. Ты даже поговорить-то нормально не можешь. И говорим мы сейчас не о ком-то, а о тебе.
Федор достал из пачки сигарету. Знал, Даше всегда не нравилось, когда он курил в комнате, но сейчас пренебрег ее замечанием. Потерпит. Раз собралась уходить. А ему нравится курить в комнате.
– А чего обо мне говорить? Я – ломоть отрезанный.
– Вот именно, – резко сказала Даша, прикрыв припухшие глаза темными очками. Хотя могла и не делать этого. Она и такая – красивая.
Белая юбка. Красные туфли на высокой шпильке, отчего ноги кажутся длиннее. Наверное, тот посольский идиот уже познакомился с тем, что у нее под юбкой. И решил не отпускать ее от себя, наобещав золотые горы, от шестисотого «Мерседеса» до виллы на берегу лазурного моря. И она купилась. И Федор теперь уже не сможет ее отговорить. Если начнет ее отговаривать, у нее еще больше разовьется аппетит. Пожив с ним, она стала мудрее. И это все-таки радовало Федора.
Он представил ее, грациозно ступающую по ковровой лестнице под руку с шикарным мужчиной, которому она будет служить, как украшение. Он будет показываться с ней на высоких приемах в честь именитых гостей. И везде на это украшение будут обращать внимание, потому что Даша дьявольски хороша. И скоро она забудет о майоре, менте, который так и будет ползать в дерьме среди убийц и преступников разных мастей. Он – мент. И нет смысла удерживать ее.
– Ладно. Поезд ушел, билеты проданы, – сказал Федор и улыбнулся, радуясь, что хоть в ее жизни скоро будет просветление, если конечно, тот посольский хлюст не врет. Но если он попользуется ею и обманет, Федор пристрелит его. Найдет, где бы тот фрукт не спрятался.
Он докурил сигарету, притушив окурок о пепельницу.
Даша стояла перед ним с пакетом в руке. А в глазах – грусть.
– Ты мне ничего не хочешь сказать? – спросила тихим голосом.
Федор пожал плечами. Он действительно не знал, что можно сказать в такую минуту. Да и вообще, к чему слова, когда жизнь вносит в их отношения свои коррективы. Наверное, она мудрее, чем люди.
– Да мы, вроде, все уже друг другу сказали, – сказал он и замолчал. Видя, что она ожидает услышать большее, добавил уже теплее: – Будь счастлива.
– И ты будь, – растроганно произнесла Даша и направилась в прихожую. Федор не хотел, чтобы она уходила с таким настроением. Привык, когда женщины расставались с ним легко. Решил взбодрить ее шуткой. Только какой? Придумал тут же.
– Может быть, когда-нибудь пришлешь мне поздравительную открытку ко дню рождения из Швейцарии, – сказал и уже сам пожалел. Потому что шутка эта в данной ситуации оказалось просто не уместной. А главное, прозвучала колко и обидно, как насмешка.