По следу «Одиссея»

Шмелев Олег

— Кирилл. Кирилл Бузулуков.

— Я — Володя.

Закурили, помолчали.

— Скажи, пожалуйста, Володя, что за спектакль тогда получился?

— Так надо, — не очень-то убедительно объяснил Уткин.

— Ну, тебе видней. Устроился?

— Вроде бы неплохо. Давно оттуда?

— Откуда?

— Не морочь голову.

— Сегодня ровно сорок дней.

— Где ж перебивался?

— А у меня сестра. Я к ней приехал. По вызову.

— А потом обратно?

— Ясное дело.

— Счастливчик.

— Да оно как знать… — Павел поглядел на Уткина

искоса. — Но ты успокой мне душу, объясни: что такое случилось тогда?

— Да черт бы побрал эту неврастеничку! Ей, видите ли, померещились чекисты.

— Такая мощная дамочка — и нервы… — Павел покачал головой. — А если не померещились?

— Пока все шло гладко. — Уткин трижды постучал по деревянной спинке стула.

— Смотри, не забывай наставления Себастьяна: если наш брат перестанет думать об опасности, его неотвратимо ждет провал.

— Веселый ты парень, позавидуешь. Но я ничего не забываю.

— Почему все же не сам вышел на явку?

— Так было безопаснее.

— За это Себастьян не похвалил бы.

— Можешь доложить по возвращении. Положишь на книжку лишний рубль.

— Ты хотел сказать — марку? Стоит ли мараться? Мне больше нравятся доллары, — шепотом сказал Павел.

Уткина покоробило. Бузулуков кольнул его в больное место. Он собирался что-то ответить, но к столику подошел официант. Они заказали бутылку сухого болгарского вина, салат, сосиски и ветчину.

— А неплохо здесь, — сказал Павел.

Уткин не расположен был к лирическим отступлениям. Он как будто начинал испытывать нетерпение.

— Ты что-то должен мне передать.

— Должен, но не передам, — улыбаясь, ответил Павел.

— Нашел время веселиться. В чем дело?

— Шучу. Получишь, но не сейчас. Не повезу же я товар обратно.

— Спрятал?

— А ты как думал? После заветного свиданья с собой таскать буду, что ли?!

— Правильно сделал. Где?

— Вот здесь отмечено. — Павел вынул из портфеля сложенную гармошкой туристскую схематическую карту, отдал ее Уткину. — На ней есть несколько отметок. Нужная тебе — на двадцать третьем километре.

Уткин убрал карту в карман.

— Спасибо.

— Сам возьмешь или, может, мне привезти? — спросил Павел.

— Пусть пока там полежит. — Уткин отодвинул пустую тарелку, уперся локтями в стол. — У меня к тебе просьба будет. Помоги в одном деле…

— Смотря какое дело.

— Не очень трудное.

— Мне по инструкции положено тебе помогать, — сказал Павел. — Но учти — время подпирает. Я ведь торчу здесь уже сорок дней.

— Это много времени не займет.

— Тогда говори.

Уткин сунул в рот сигарету.

— Подари зажигалку.

— Понравилась? Последняя модель — пьезоэлектрическая, — не без гордости сказал Павел, вынимая из кармана зажигалку.

Павел тоже закурил.

— Так вот какая штука, — начал Уткин. — У меня сосед есть, в горжилуправлении работает. Мы с ним вроде бы неплохо подружились. И на рыбалку ходим, и о политике толкуем, и в картишки перебрасываемся… Он из тех, знаешь, без страха и упрека, хотя и простоват немного…

Так вот, в последнее время не нравится он мне. Исчезла естественность в общении, а это знак плохой. Такое впечатление, что он меня одного в своем доме не оставит — побоится, украду что-нибудь. Скажем, телевизор… — Уткин замолчал, раздумывая.

Бузулуков вставил слово:

— В таких ситуациях надо уходить на запасную базу.

— Легко сказать… Столько труда стоило легализоваться! — Уткин загасил окурок. — Нет, сначала надо убедиться. Может, мне только мерещится?

— Понимаю.

Павел отметил про себя, что, по всей вероятности, запасной базы Уткин себе заложить пока не успел.

Было невооруженным глазом видно, что агент очень неспокоен. От Павла не укрылось, как его передернуло, когда были помянуты рубли и марки. У Павла это вырвалось почти непроизвольно, он даже на миг испугался, что слишком много себе позволил, но Уткин проглотил горькую пилюлю как привычное, хоть и противное лекарство. Значит, давняя оговорка гложет его постоянно, словно незалеченная язва.

По правде говоря, наблюдать душевные терзания врага было, с одной стороны, интересно, а с другой — не очень-то приятно. Какой-то осадок образовывался. Или что-то вроде оскомины…

— Ну, ладно, — сказал после долгого молчания Уткин, — ты не мышка, я не кошка, нечего играть. Слушай дело…

Он снова закурил, повертел зажигалку.

— Значит, обставим так. Ты напишешь мне письмо примерно такого содержания: «Дорогой Володя! У меня к тебе большая просьба. Мама очень просит достать ей пуховый платок, ее старенький износился. Я слышала, в ваших краях платки в магазинах бывают. Если можешь, купи. Деньги я вышлю. Жду ответа. Целую. Твоя Катя».

— Может, лучше Катюша? — без улыбки подковырнул Павел.

— Не веселись, — осадил его Уткин. — Сходи-ка на вокзал, купи в киоске конверт и бумагу.

— Прямо сейчас?

— Не завтра же.

Павел сходил на вокзал, купил конверт с бумагой, вернулся.

К тому времени народу в кафе поднабралось, но свободных мест оставалось еще много. К их столику никто не подходил.

Уткин начал диктовать, Павел писал.

— «Твоя Катя». Точка. — Уткин сделал паузу. — Теперь постскриптум… Знаешь, что такое постскриптум?

— Ну, как же, не в лесу родился.

— Тогда ставь пэ-эс и пиши: «Посылаю тебе обещанное семечко, о котором ты просил». Теперь все.

Уткин взял листок, прочел, сложил, заклеил конверт.

— Нацарапай адрес — Он продиктовал Павлу название улицы, номер дома, а квартиру назвал третью — не свою, а Бориса Петровича.

— Все правильно? — спросил, написав адрес, Павел.

— Правильно, правильно, — сказал Уткин.

Павел только после его слов сообразил, что выдал себя, ибо из его замечания с очевидностью явствовало, что ему понятна комбинация, затеянная Уткиным, так как комбинация эта строилась на неверно указанном номере квартиры. Замечание свидетельствовало о том, что Павел знает настоящий номер квартиры Уткина, а ведь Бузулукову в центре адрес не сообщали…